. На точку зрения Скотта я отвечу цитатой из последнего произведения Харрингтона, которая, кажется, не фигурирует в «Моменте Макиавелли», но которая была известна мне, когда я работал над книгой.
Созерцание формы приводит человека в изумление и сопровождается неким волнением или порывом, благодаря которому душа его воспаряет к Богу.
Как человек создан по образу Бога, так и правление создается по образу человека1379.
Перед нами язык Платона, к которому едва ли мог прибегнуть Гоббс (как и, вероятно, Макиавелли). Он говорит нам, что люди, управляя собой, становятся подобны богам; их правление собой имеет корни на земле, в то время как божье правление коренится в творении. Установления Океании ни к чему не принуждают – они представляют собой форму, благодаря которой люди становятся такими, какими они должны быть. Мы ушли далеко за пределы римского virtus к платоновской теологии гражданской жизни, в которой нет священника, ибо его место заступает гражданин, и которая – по причинам слишком сложным, чтобы останавливаться на них здесь, – может завершаться, оставляя Сына христианской Троицы не равным Отцу. Можно сказать, что Гоббс пришел к тому же выводу другим путем, а он и Харрингтон соглашались в своих выпадах против ортодоксального христианского учения о Церкви1380. После 1977 года наиболее значимыми исследованиями, посвященными Харрингтону, оказались работы Марка Голди и Джастина Чемпиона, проанализировавших его крайний антиклерикализм и его роль как первопроходца английского «радикального просвещения»1381. Погружение в политическую теологию как ключ к английской мысли «длинного восемнадцатого века» – начинание, которое я всячески поддерживаю1382, но которое не фигурирует на страницах «Момента Макиавелли». Остается понять, как связать эти два элемента.
Историческая схема, в которую Харрингтон поместил концепцию гражданской жизни, являлась необычайно сложной для своего времени, но мы бы все равно отнесли ее к тому типу, который следует называть домодерным. Она строилась по принципу петли, возвращаясь к своей исходной точке, восстановлению условий, способствовавших созданию древних республик; дело в том, что, как полагал Харрингтон, воины должны по-прежнему жить за счет земельных участков, а попытка платить им постоянное жалованье превышала возможности государства, – именно это привело к падению Римской республики, а затем и к утверждению на ее месте принципата. Однако за полвека, прошедших со времени, когда Харрингтон писал свою работу, появление постоянной армии, существующей за счет системы государственного кредита, повлекло за собой явление, которое к 1700 году, как я уже рассказал в XII главе, в интеллектуальных кругах стало восприниматься как изменение исторических условий. В своих последующих работах, вплоть до настоящего момента, я рассматривал очевидные последствия этих изменений. Меня интересовало, как они привели к тому, что можно назвать Просвещением – в нескольких смыслах этого многозначного термина. Я уже писал в другом месте