Однако отсылки к «либерализму» в «Моменте Макиавелли» очень немногочисленны – как видно при беглом взгляде на указатель, – и меня совершенно не беспокоило бы, не будь их вовсе. Этот термин не использовался в XVIII веке, а прилагательное «либеральный» не употреблялось в своем теперешнем значении, и хотя уже присутствовали элементы, которые в свое время стали определяться этим понятием, не существовало системы учения, которая соответствовала бы его более позднему употреблению. Книга связана скорее с другим предметом – напряжением между древней и новой свободой: между той свободой, которой обладал член сложно устроенного коммерческого общества, и критикой в адрес этой концепции свободы, а также истории, которая ее сформировала. Я ставлю вопрос, нашло ли это напряжение отражение в Американской революции и основании США, и отвечаю на него утвердительно. Частично локковский сценарий, приведший к независимости (колонии провозглашены государствами, а империя – конфедерацией, которая затем распущена по причине плохого управления), сам по себе необязательно подразумевал создание республик. Не существовало проекта республики по Локку, и Локк – интересовавшийся зарождением и закатом правления, а не его устройством и поддержанием – осмотрительно воздерживался от советов народу о том, как переучредить государство после его роспуска. Локковская полития была бы сообществом носителей прав, но это ничего не говорило ни о ее форме, ни – помимо исходной посылки о ее конституционности – о конституции. Поэтому мы не должны ограничиваться Локком, если хотим понять, почему считалось само собой разумеющимся, что недавно получившие независимость государства станут республиками, или какое значение вкладывалось тогда в это слово. В связи с этим Дуглас Адэйр напоминает нам, что отцы-основатели видели себя в роли античных законодателей, основателей классических республик, для которых риторика гражданской жизни и добродетели оставалась весьма актуальной. Бернард Бейлин напоминает нам, что риторика революции строилась на глубоко укоренившемся страхе перед коррупцией среди министров, единственным, хотя и непрочным ответом которой могли служить независимость, свобода и добродетель граждан. А Дж. Р. Пол уже уведомил нас, что распространение представительских собраний сопровождалось все более часто встречающимся осознанием того, как легко патронаж, в том числе со стороны государства, может развратить и представителей, и избирателей1410. Риторика коррупции получила столь широкое распространение, что это помогает объяснить создание республик как средство противостоять порче; но сущность «момента Макиавелли» заключалась в том, что республика и сама находилась в опасности коррупции.