Он никогда не сталкивался с этим мальчиком лично, потому что был младше, и его друзья попадали в расставленные сети, но сам он – нет. Это не было везением, просто ему нечего было украсть у матери, он ходил в обносках с чужих плеч и прогуливал уроки, чтобы заработать на еду. Мать с отчимом – случайным мужиком, который появился за два года до того и с которым они нажили еще двоих мелких ублюдков, – пили, пили нещадно, и он, семилетний, был главным. Когда ему было три года, мать в невменяемом состоянии подожгла дом, и спас её именно он – растолкал, спящую, тянул и тянул за руку – и уже потом, когда она сидела на земле перед полыхающим домом, спросил: мама, можно я схожу за своим мишкой? После этого мишки никаких игрушек у него не было. Хулиган всего этого не знал, но чуял – по обноскам, по поведению, – что с этого ничего не взять. Кто-то из шестёрок мог дать мелкому подзатыльник, но и только. Они не понимали, что остальных можно было бить, грабить, издеваться над ними, третировать, держать в страхе, а его – нужно было убить. Другого способа спасти свои чёртовы шкуры не было.
За две недели он скопил канистру бензина, высасывая его из горловин бензобаков. Во рту прочно устоялся тошнотворный привкус, но ему было не важно – всё равно он питался подножным кормом. Бензином он пропитал беседку, где сидели пацаны, – на выходных, чтобы запах ослабел и не сразу продирал нос. Они собрались вечером следующего дня, и кто-то сказал: воняет, разлили бензин, что ли. Главарь ответил: да, воняет, пошли отсюда, может, завтра нормально будет. Но завтра нормально не было, потому что он поджёг пропитанную бензином бечеву, протянутую от мусорных баков ко дну беседки, весёлый огонёк пробежал по земле и превратился в цветок.
Их было пятеро. Один был у самого выхода и вовремя выскочил, двое получили серьёзные ожоги, но выжили, ещё двое умерли в больнице. Главарь лежал в отдельной палате – его папаша мог себе позволить, – обмотанный бинтами, и стонал, когда проходило действие обезболивающих. Он пришёл к главарю через несколько дней – выстирал единственные штаны, надел плюс-минус чистую футболку и напросился в палату в качестве друга. Его, ребёнка, пропустили. Это сделал я, сказал он хрипящему мальчику, я вас убил, потому что вы – дерьмо, и я не хочу, чтобы вы жили. Мальчик ничего не мог сказать – в его горле торчала трубка, и он смотрел на мальца широко раскрытыми от ужаса глазами. И запомни, сказал он, на этот раз тебе повезло. Но если ты кому-то скажешь хоть одно слово обо мне или хоть раз поднимешь руку на того, кто младше тебя, на этом всё закончится. В другой раз я не буду добр. В другой раз я тебя убью. И он ушёл, семилетний мальчик с глазами, в которых не было ничего, кроме серой пустоты.