Хулиган вернулся в школу через три месяца, когда его уже не было в школе – мать спьяну попала под автобус, а отчим отправил его в интернат на другом конце города. Там, в интернате, он убил ещё шестерых. А потом он потерял счёт.
С тех пор не изменилось ничего.
Саваоф вёл его по давно забытым переулкам, по витиеватым лестницам, проходил через пустые комнаты, спускался в подвалы и снова поднимался наверх, и он уже окончательно потерялся, когда Саваоф сказал: пришли. Вокруг был большой зал, разделенный перегородками на секции; в секциях на кушетках лежали люди. Сперва ему показалось, что это курильщики опиума, но потом он заметил, что руки и ноги людей привязаны к кроватям, а сами кровати напоминают больничные койки. К шеям и рукам людей были подведены тонкие трубки.
Тогда он понял. Зачем ты меня сюда привёл, спросил он. Чтобы ты увидел, что происходит на самом деле, ответил Саваоф, потому что сейчас ты заблуждаешься. В чём я заблуждаюсь? В том, кто прав. Я никогда не заблуждаюсь. Конечно, никогда – ты же даян, и всё, что ты делаешь, помечено высшей справедливостью. Он почувствовал издевку в словах Саваофа, но сдержался. Да, сказал он, именно так, хотя я никогда не использую это слово – оно для государственных крючкотворов, но суть такова. А ты не допускал, спросил Саваоф, что ошибка всё-таки возможна? Ты не допускал, что существуют материи, которые выходят за рамки твоего восприятия?
Конечно, нет. Их не существует. Когда ему было пятнадцать, он работал в порту, и кто-то из грузчиков рассказал байку о знакомом, который задолжал деньги банде на районе. Когда знакомого не было дома, к нему пришли два человека, представились комиссией по проверке электрооборудования, а потом убили его мать, изнасиловали жену и оставили записку, что в следующий раз убьют уже жену, а дочь изнасилуют прямо на школьном дворе на глазах у других учеников. Знакомый пошёл к меджаям, но те развели руками – их слишком мало, а банд слишком много; расследование, так и быть, они инициируют, но, скорее всего, ничего не найдут, так что лучше отдать деньги. Тогда он спрятал где-то жену и дочь, а сам сидит сиднем в квартире, вооружившись охотничьим ножом, и ждёт нового визита – и так уже четыре дня. Денег у него нет, одолжить не у кого, и остаётся только драться. Грузчик жалел своего знакомого, сетовал на систему, ругал государство, а под конец истории сказал, что, конечно, его убьют, и жену убьют, а дочь, скорее всего, продадут в рабство какому-нибудь толстосуму.
Тогда он спросил: где он живёт? Кто? Твой знакомый. Он никому не откроет. А мне и не надо, сказал он.