Бессменным шашлычником всея части являлся Зампотех. Многие офицеры имели в своей биографии службу на Кавказе и в шашлыке разбирались круче, чем сомелье в вине. И еще никто не смог сказать, что ел, где-то, шашлык вкуснее, чем тот, который стряпал Зампотех. Ну или мог, но благоразумно молчал, ибо характер у Зампотеха был тяжелый, а шампуры острые. За выпивку же назначили ответственным Ротного. Будучи родом из села под Вологдой, он, был примерно таким же сомелье, но не по шашлыку, а по самогону и девкам. Девок Комбат тащить запретил — и без них бардака хватает, а вот самогону велел взять самого лучшего.
— Василь Ваныч… — Роный, сунувшись в каптерку, поприветсвовал Старшину кивком, — А одолжи мне «сидор»? А то у меня только чемодан, а с ним за самогоном гулять несподручно.
— Держи лучше это… — порывшись в запасах, Старшина достал выцветший и потертый рейдовый рюкзак, — Его точно хватит. Только не проеби и не порви — я на свои кровные в военторге покупал.
— Понял!
***
«А Катюхин еще не вернулся?» — Старшина, размышлявший как одной банкой краски покрасить все облупившиеся за зиму рамы, покосился на прапорщика Займанова, которого солдаты называли «Кукушкой» за привычку будить спавших по укромным углам водил криком: «Ку-ку, сука!», и помотал головой. Потом посмотрел на часы.
— Должен был вернуться. Может он сразу в ДОС пошел?
— Не. Там его нет. Я только что оттуда. Он загулять не мог?
— Нет — не запойный вроде.
— Зато бабник… И денег на кармане много…
— Предлагаешь поискать?
— Да. А то до Комбата дойдет — скандал будет.
— А он, кстати, где?
— В город уехал. До завтра, говорят, не будет. Так что если быстро все сделаем — возможно и не узнает.
Старшина, которого больше волновал не Ротный, а судьба рюкзака, кивнул и, предупредив дневального, что отлучится, быстро собрался на вылазку до деревни. Ротный мужик здоровый и, в добавок, как уже упоминалось, сельский, так что с местными на одной волне и на него они вряд-ли дернуться. А вот их с Кукшкой могли попробовать гопнуть, так что, одев ХБшку, Старшина подпоясался не портупеей, а кожаным солдатским ремнем с залитой свинцом пряжкой, который, одним элегантным движением, превращался в кистень.
До деревни было две дороги — по бетонке и по просеке вдоль ЛЭП. Чтобы не пропустить Ротного, который мог как раз возвращаться, задержавшись у симпатичной барышни, решено было разделиться и встретиться у трассы. Старшина выбрал просеку — бетонку он уже знал вдоль и поперек, а просека была «терра инкогнита», так что грех было не воспользоваться возможностью её изучить. Май для таких прогулок был идеальным временем — уже не холодно, еще не жарко, зелень, прущая из земли, еще не выжженная летним зноем, яркая и сочная настолько, что кажется почти нереальной, особенно мозгу еще держащему в уме зимнюю белость и весеннюю слякотную серость. Размышляя об этом, Старшина, наслаждаясь прогулкой, пересек небольшой овражек, и на выходе из неё заметил свежие следы шин. В мозгу кольнула иголочка узнавания — тот самый рисунок, что и в снегу у складов! Точно сказать, как он это понял, было сложно, но Тарасов был готов поклясться, что это след колес именно той «Волги».