И тут он себя одернул – уж его-то мать ни родным глазом, ни любящей бабушкой не станет никогда. Глупо об этом даже думать. И забрать он ее хочет только по одной причине – чтобы никогда сюда не возвращаться, даже на похороны. И дом ее, конечно, продать. Пара-другая тысяч точно лишней не будет. Там, на другом конце света, его ждут – там новое дело, там дом, любимая. А тут…
«А что тут? Жена чужой человек. Дети? За пять лет тоже чужими стали… Приятели? Ну когда человека приятели могли удержать на родине? Или вообще где-то? Да чушь все это… Что-то я зря расчувствовался. Надо быстрее покончить с делами и свалить навсегда из этого убогого Камышинска и из этой убогой жизни!»
Он закрыл глаза и увидел, как наяву, ту саванну – серо-рыжую, невероятную. Колышущиеся горькие травы, бесконечная равнина, редкие деревца… А океан? Такой могучий, такой равнодушный…
Пола так любит на уик-энд приезжать на побережье. Она может часами смотреть в даль, словно волны ее гипнотизируют или успокаивают. Зато вечер после такого дня всегда принадлежит ему – словно Пола успевает за несколько часов совершить какое-то бесконечное странствие и радуется, вернувшись в их уютное бунгало.
Да, не зря он согласился поехать в ЮАР. Ох, не зря! Конечно, все эти рассказы о том, что белых ненавидят, оказались чистейшим враньем. Во всяком случае, он довольно быстро именно там выбился в люди. И понял, что тут ему и надо жить до конца своих дней, рожать и растить детей. И больше никогда не думать о том, как «бороться» с пожарной инспекцией или санстанцией. Не решать, какая власть ему удобнее – потому что там, далеко-далеко на юге, именно он власть. Вернее, его деньги. А чтобы их становилось больше, их надо вкладывать в дело, а не морозить тут, в крошечном унылом городишке.
«Да, все правильно! Как можно скорее забрать деньги и навсегда распрощаться с прошлым!»
Он уже почти уснул, но успел подумать, что надо бы Поле книжки присмотреть. Хотя вряд ли здесь, в бывшем военном городке, он найдет хоть что-то стоящее. А вот в столице – наверняка.
«Мать будет счастлива! Наконец кто-то будет с ней говорить по-французски и читать Сервантеса в подлиннике…»
Хотя представить собственную мать счастливой или хотя бы просто довольной он не мог. «И как Валька ее столько лет терпела…»
Это утро началось совершенно иначе: не Валя будила дочерей перед пробежкой, а Кира вошла на цыпочках в комнату матери. Да и о какой пробежке можно было говорить, если вчерашняя гроза прекратилась ненадолго, всю ночь моросило, а с утра опять зарядил сильный дождь. Наверное, этот шорох капель воды в листьях старого каштана, который рос прямо возле дома, и убаюкал их всех.