Уже как десять дней тому назад Горчаков присоединился к регентству, но уже в прошлую субботу перенес сильный приступ лихорадки, поскольку повторяющиеся, часто продолжающиеся по несколько часов совещания с остальными членами и главами ведомств для его нервно-возбудимой натуры тем утомительнее, когда он наталкивается на взгляды и мнения, которые признает совершенно устаревшими и не соответствующими духу времени, и должен опровергать их всеми средствами своего красноречия.
В присутствии графа Туна князь Горчаков конфиденциально высказался вчера по этим вопросам следующим образом: «Je vous avoue que la situation est très-grave et on ne peut pas se dissimuler qu´un mauvais esprit règne à St. Pétersbourg et en général en Russie. Les démonstrations des étudiants ne doivent servir qu´à couvrir d´autres desseins. Quant à nos autorités, il faut reconnaître que, dans le courant de l´été, elles ont manqué d´habileté et d´énergie dans le maniement de ces affaires. Maintenant il faut agir avec beaucoup de fermeté, tout en ménageant d´une certaine façon les étudiants[1127]».
18 октября 1861
«Упоение не восторг» — это, действительно, правда. Эта кёнигсбергская романтика![1128]
Дела здесь становятся все более безумными. Студенты в первый день в крепости не получали еду, поскольку на это «отсутствовал Prikas». Ранее за день — восемь, теперь же — двадцать пять копеек за питание!
Пожилой Нессельроде вернулся помолодевшим. Я писал тебе уже, что в Варшаве теперь три партии? Parti Montalembert[1129], monde à l´envers et monde avec Lambert[1130]. По отношению к последнему все больше напряжения, поскольку он так долго медлит.
Вчера вечером большой музыкальный прием у Елены Кочубей с Тамберликом[1131], Грациани[1132], Фиоретти[1133] и Маутье-Дидье[1134]; великолепно — но очень душно. Моя интуиция подсказывает мне, что этой пышности здесь когда-то придет конец. Ни один крестьянин не подписывает договор; все говорят или думают: император еще не сказал своего последнего слова, он вскоре сделает нас свободными.
Петербург, ноябрь 1861
Дорогой Шлёцер!
С первого (числа — В.Д.) Бисмарк с семьей снова здесь. Я хочу хорошо провести время. Прошение о четырнадцатидневном отпуске в Берлин отправлено. Если по телеграфу не придет отрицательный ответ, я отправлюсь на этой неделе на пароходе с Туном, который уезжает на свою родину на две — три недели.
10 (числа — В.Д.) э<того> м<есяца> Бисмарк был принят императором в Царском (Селе — В.Д.)[1135]. Из разговора заслуживает внимание одно высказывание императора, которое было охарактеризовано Бисмарком как совершенно верное. Страшная опасность внутреннего положения России, однако, этим не изгоняется. Обстоятельства вышли из-под контроля князей и государственных деятелей. Александр (II — В.Д.) сказал: «Русский народ видит в монархе помазанного Богом отеческого и неограниченного правителя. Это чувство почти религиозной силы не имеет ничего общего с личной преданностью. Его нельзя раздробить. Если бы я позволил отдельным представителям дворянства или нации принимать участие во власти, я бы ослабил ее без какой-либо компенсации. То почтение, с которым русский народ испокон веков предстоял пред троном, пропало бы. Что бы стало с делом крестьян и помещиков?»