, Баранова
[375] и окружение императора, то на его пристрастие к охоте. Офицеры сделали наброски в ресторане «Dusseaux»
[376], например, медведь с Высочайшей головой
[377], а под этим: «Qui va à la chasse, perd sa place
[378]». В финансах, по-видимому, что-то не в порядке. Брок уже десять раз должен был уйти; но все никак не находится преемник. Уже перепробовали всё возможное, думали уже даже о старом Меншикове. Почему? Потому что он считается весьма смышленым — поэтому должен быть и хорошим министром финансов! Но он не соглашается.
Кратко: безголовая толпа и голова, не способная сформировать правительство. Небо еще светло, только вот тучи уже сгущаются. В отношении больного, в конце концов, принимать решительные меры должен один. Здесь же кричит целый консилиум врачей, перебивая друг друга, и обращается к только что народившемуся общественному мнению. А больной?... Внезапно возникают сотни проектов, чтобы тут же быть вытесненными другими. Я переживал в разное время такие же картины неудовольствия и беспокойства в Пруссии; но тогда была только одна сторона государства, которая подвергалась нападкам, а для успокоения сами себе говорили: наша армия все же хороша, наши финансы хороши, наше политическое и организационное руководство хорошо. Здесь же должно быть изменено всё, но никто не знает, как и с чего начинать. Поговори с чиновником из муравьевского министерства государственной земли и апанажей[379], услышишь такие же несуразные вещи как из военного министерства и из финансов. Мне не терпится узнать, как все будет. Идет только одно дело — или скажем осторожности ради: кажется, продвигается блестяще — великая железная дорога.
Понедельник.
Бельгийский посланник, виконт де Йонге дал небольшой ужин для Мюнстера[380] — старого гёттингенского «люнебуржца», популярного тогда секунданта; независимые взгляды; для Петербурга иногда даже слишком северогерманский граф; мы пользуемся большим взаимным уважением графа Борхграве, который был в Любеке у родителей: небольшого и сердечно доброго; маркиза Саули, который представляет с декабря прошлого года Сардинию и чья красная демократия не делает его привлекательным; барона Адельсверда[381], ловкого шведского министра, и меня.
Дело о процентных ставках еще не закончено. Оно вызывает тут все большую суету. Император отправил по телеграфу свое предварительное «да» из Киссингена. Указ выйдет лишь только после его прибытия. Теперь каждый спрашивает себя: «сколько же у нас на самом деле банкнот? И какова же стоимость наличных денег?» А затем на очередь приходят рассуждения, наподобие: «какое же ужасное количество банкнот было изготовлено во время кризиса!» или «если все же у банка действительно много денег, и он по этой причине понижает процентную ставку, почему он более не стремится к тому, чтобы выплатить ссуду?»