— Увидимся позже, — сказал я Дэйву, и он оставил нас вдвоем.
Дэйв некрупный, изящно сложенный, но у него сердце питбуля. Он посмотрел Бобби прямо в глаза.
— Может, мне лучше остаться? — проговорил он.
— Все нормально, — заверил я.
Наконец, он повернулся и ушел. Он выглядел разозлившимся. И я не сказал бы точно, на кого именно.
— Такой ты сейчас? — спросил Бобби, протягивая руку, чтобы коснуться серьги в моем правом ухе.
— Да.
— Почему, Джейсон?
— Это гены, Бобби. Я таким родился.
— Херня! Я видел парней, которые попадают в тюрьму натуралами, а выходят педиками. Из тебя быстро могут сделать там женщину.
— Это другое дело.
— Ну конечно. Я никогда не замечал, что ты такой, Джейсон. Мы же росли вместе.
— Я все тот же парень, Бобби.
— Ты вообще не парень, извращенец. Проверь-ка еще раз лучше свои причиндалы.
Я пытался ему объяснить, но Бобби не слушал. Наконец он коснулся рукой моей груди и легко ткнул меня.
— Ты помнишь ту нашу драку? — спросил он.
— Да.
— Думаешь, ты все еще мог бы сойтись со мной в ничью?
— Нет, но…
— Но что, киска?
— Но я бы попытался.
Он сложил губы, как для поцелуя, при этом зарычав. Затем он ушел.
12.
Дэйв ждал в кафе.
— Ну, и что же мистер Мачо хотел?
— Старый друг…
— И теперь он проститутка, понятно.
— Он не проститутка, Дэйв.
— А кто же?
Я не знал.
13.
Дэйв убедил меня поступить в полицию. Я и не думал, что в городе были геи-полицейские, пока он не представил меня одному на вечеринке. Он тоже не скрывался. Ни от кого.
— Они будут проверять тебя на прочность, — сказал он. — И некоторые еще из каменного века. Вне службы они гомофобы. Но у тебя появятся там братья, я обещаю.
Письменный тест оказался легким. Да и тест по физподготовке не намного сложнее. И не так уж много проблем на работе. И не так, чтобы уж много проблем на работе. Две драки, одна довольно серьезная… но я всегда стою до конца, никогда не отступаю. И когда все это поняли, все пошло совсем хорошо.
14.
Как-то ночью в Бруклине я дежурил на вызовах с толстым ирландцем по имени Петерс. Все называли его Серж. Он работал уже целую вечность — он был слишком миролюбив и недостаточно хорошо лизал задницы, чтобы сменить униформу на штатское — это, кстати, была моя мечта, но я не обсуждал ее ни с кем. Мы поднялись на четыре лестничных пролета, чтобы проверить вызов — домашнее насилие, — это хуже всего, сказал Петерс.
Он был прав. Женщина была избита до полусмерти, но она отказалась писать заявление. Мы ничего не могли сделать.
— Напоминает дом, — сказал Петерс, когда мы спускались по лестнице. — Твои предки когда-либо вот так скандалили?