Из-за большого количества желающих церемония крещения затянулась далеко за полночь, но явно произвела большое впечатление на суровых легионеров, больше привычных к занудным завываниями, мистериям и шествиям жрецов в римских храмах. Центурионы и Тиллиус крестились самыми последними, когда уже отправили всех своих подчиненных по казармам.
— А теперь ты, Марк? — устало улыбается Петр. Такое массовое крещение видимо первое за всю его недолгую апостольскую карьеру. Но выглядит он все равно счастливым и умиротворенным. Во всех апостолах чувствуется прилив духовных сил и воодушевление. Вот и началось существование Церкви Христовой.
— Петр, крещение ведь может быть только единственный раз в жизни, правда?
— Да, конечно.
— Тогда я уже крещен. Не спрашивай, когда и где. Просто поверь.
Апостолы удивленно смотрят на меня и, ждут хоть каких-то внятных объяснений, но я лишь продолжаю загадочно улыбаться. Не стоит испытывать на прочность их хрупкую психику и сообщать им, что меня по настоянию бабушки еще в далеком младенчестве крестили в прекрасной церкви Воскресения Христова, что недалеко от станции метро Сокольники. Так что я уже лет шестьдесят, как крещен во имя Отца, Сына и Святого духа. Что впрочем, не помешало мне прожить всю свою сознательную жизнь атеистом. А теперь вот воссоединиться с братьями по вере — чего только в жизни не бывает…
— Как же я ненавижу его, Антония! Его и эти пиры, на которых он никогда не упускает случая унизить меня!
— Терпи, Гай… терпи и продолжай притворяться. Иначе разделишь судьбу своей гордячки матери и своих глупых братьев.
Пожилая матрона тяжело вздохнула и поднялась с кресла, откуда наблюдала за сборами внука. Властным жестом отослала прочь раба, помогавшего ему облачиться в юношескую тогу с цветной каймой. Гай ненавидел ее и мечтал побыстрее надеть взрослую длинную тогу из отбеленного полотна, но Тиберий все медлил и медлил с признанием внука совершеннолетним, словно получал особое удовольствие, мучая его неопределенностью.
Антония, приблизившись, расправила чуть неровную складку на плече внука. Сделала шаг назад и еще раз придирчиво окинула Гая взглядом. Едва заметно поморщилась за его спиной, пока парень рассматривал себя в отполированном до блеска медном зеркале и корчил рожи своему отражению.
Боги, ну почему у ее превосходного сына Германика родилось такое ничтожество?! Ни стати отца, ни красоты матери, ни характера двух великих прадедов — Октавиана Августа и Марка Антония. Даже ума не досталось от деда Марка Агриппы. Дурачок Гай еще и стыдится его из-за безродности Випсаниев — придумал себе, что мать Агриппина родилась от связи Юлии с собственным отцом, императором Августом. Совсем сдурел… И кажется, единственное, что он взял от всех своих предков — это беспутство бабки Юлии. Подумать только — потомок великих мужей Рима пляшет на сцене и шляется ночами по притонам, обрядившись в женское платье и накладные волосы! А когда она застигла его в спальне Друзиллы?! Каким чудовищем нужно быть, чтобы совратить собственную сестру, которой едва исполнилось тринадцать лет?!