— Или краткое содержание, — поддержала я беседу. — В Википедии по всем произведениям выложено.
— Да. Или фильм посмотрели. Но подумать только, большую часть произведения главные герои просто ходят по кабакам! И общаются. Ходят-пьют-общаются. Понимаешь, да? — перешел учитель на «ты». — И какова ценность этого произведения? Где мастерство, где талант, где гений, я спрашиваю?
— Я, кажется, поняла, о каком произведении и авторе идет речь, — кивнула я, немного подумав и напрягая память. — Представители потерянного поколения, оказавшись в межвоенном периоде, только и спасались алкоголем. Жизни искалечены, судьбы искалечены, здоровье искалечено. Единственное, что им оставалось, это ходить по кабакам и философствовать. По-моему, замысел был такой. Но я, конечно, не литературовед.
— Да-да, — кивнул Борис. — Прекрасно понимаю, «потерянное поколение», мы все это проходили. Но вот гений, на мой взгляд, написал бы не так. А так, чтобы за душу взяло! Чтобы была глубина! Чтобы несколько слоев снимаешь слой за слоем и находишь там что-то еще… психологизм, драма, социальные проблемы, сила личности… И ты понимаешь поступок главного героя. А здесь… Вот что?
— Рассказы у него неплохие, — вступилась я за писателя, фанатом которого, в общем-то, тоже не была.
— Да, — обрадовался Борис, — именно! С этим-то я не спорю. Видишь, Катерина, у меня есть теория…
— Ну всё! — закатила Жданова глаза. — Катя, заставьте его замолчать, иначе он так и будет бубнить о литературе и «теориях»…
— Не-не, мне интересно, все нормально, продолжайте!
— Ну а я не хочу это в сотый раз слушать! — Телеведущая с шумом отодвинулась от стола и от нас, поднялась и вышла из столовой. Там она столкнулась с ребятами, которые пришли даже раньше, чем я думала. Два места слева от меня были свободны, туда они и пристроились.
— Так вот, у меня есть теория, по которой все прозаики делятся на две категории: те, кому хорошо удается малая проза, и те, кому, соответственно, удается крупная. Но вот в девятнадцатом веке, и за рубежом, и у нас, платили построчно. Вот откуда любовь к «многобукаф», как сейчас молодежь выражается. И у Бальзака с Гюго, и у Толстого с Достоевским.
— Я бы не сказала, что Толстому не дается крупная проза, — заступилась я теперь уже за любимого писателя.
— Ну конечно же! — всплеснул он руками. Вообще поначалу Борис казался флегматичным человеком, но вышло, что это ложное впечатление. Или он относился к тем людям, которым лень говорить обо всем, что не касается их любимых или архиважных по каким-то причинам тем. Моя лучшая подруга Юлька как раз из таких. Попусту молоть языком не будет, но вот только затронь какие-нибудь морально-этические темы — не заткнешь! Тем временем Борис продолжал: — О Льве Николаевиче я дурного слова не скажу! Хороший был бы я учитель, ха! — заржал он. Я глянула на стол — пустой стакан, на самом дне которого темно-красные капли. В центре стола, прямо на спине золотого тигра — огромный десятилитровый баул с пуншем со льдом и половником. — Толстой гений, но я говорю о временах. Некоторых авторов вынуждали писать объемы, которые они не в силах потянуть. Это просто не их — и все. Но в таком случае и не надо было включать сии произведения в перечень мировой классики, заставлять изучать в школах и вузах, давать премии, наконец! Льва Николаевича, кстати, Нобелевки не удостоили! Хотя он был номинирован пять раз!