Ему вообще было не свойственно оставаться в рамках академического изучения вопроса. Работа над книгой о Державине влекла его в Оренбург, Новгород и Званку, занятия Батюшковым приводили в Череповец, Устюжну и (в который раз) в Вологду. Я затрудняюсь назвать другого писателя, который бы столько путешествовал «по делу», сколько Петр Паламарчук. Он побывал, кажется, в каждом действующем российском монастыре. В 1988-м они вдвоем с Леонидом Бежиным к столетию поездки Чехова на Сахалин пересекли почти что чеховскими путями всю страну, и, где надо было плыть по Амуру, оставляли железную дорогу и плыли по Амуру. Особенно завидны мне «описательные походы» Петра и его жены Гали по подмосковным храмам и обителям. Описи делались для будущей книги «Золотой оклад».
Он успел сказать очень много, но сам он так не считал, ему хотелось сказать много больше. В нем жил просветитель. Не зря типичный герой его повестей и романов – исследователь, экскурсовод или летописец. Этот достаточно старый литературный прием позволял ему вводить в повествование множество сведений по самым разнообразным предметам. Ему было невыносимо, что кому-то неизвестны те превосходные вещи, которые так сладостно знать ему самому.
Я всегда думал, что лишь литературная плодовитость заставляла его иногда печататься в маргинальных лжепатриотических (настаиваю на этом слове) изданиях, хотя его любили и привечали в «Юности», «Гранях», «Родине», «Москве», «Независимой газете», «Русской мысли», на радио «Свобода». Однажды я прямо спросил его об этом, ожидая любого ответа, но не того, какой услышал. «Чтобы на лодке выгрести точно против того места, где стоишь, – сказал он, по-моему, кого-то цитируя, – надо забирать сильно вверх по реке, а то снесет так, что не рад будешь. Течение очень сильное, я это чувствую».
Паламарчука не спутаешь ни с кем, его руку, его неподражаемый стиль – пусть его учителя и очевидны – узнаешь с первой фразы. Его писательская смелость восхищает. Достаточно вспомнить предпринятый им опыт нового летописания. Его «Новый московский летописец, или Хроники смутного времени от преддверия коммунизма до тысячелетия Крещения Руси (1979–1988)» – это, по сути, попытка возрождения великой традиции, прервавшейся триста (а всего-то!) лет назад. Летопись Паламарчука была начата накануне даты, назначенной когда-то Хрущевым, который обещал «показать в 1980-м по телевизору последнего попа, чтобы все увидели: вэсэсэсэре коммунизм, и слеригией покончено». Заканчиваются же «Хроники смутного времени» празднованием тысячелетия Крещения Руси как государственного праздника и