(Хорошо долго не бывает: в 80-х, как мне рассказывали, законные жильцы Петропавловки уже были обязаны в вечернее время встречать своих гостей у входа в крепость, а те – иметь с собой паспорт. Неприглашенные же просто не допускались. Ныне все расселены и вопрос, как мне сказали, закрыт. Вместе с воротами.)
Невозможно забыть эти ночные прогулки по крепости с прекрасными спутницами. Как описать это чувство – странное, но не пугающее, – что все это, до мелочей, уже однажды было? Или что вот-вот проснешься? Один раз, не в белую ночь, а в довольно глухую октябрьскую, между Невскими воротами и великокняжеской усыпальницей меня и вовсе пронзило нечто близкое (но описать не берусь) гоголевскому видению.
Несомненная загадка присутствует на Петроградской стороне, в треугольнике между Каменноостровским проспектом, улицами Рентгена и Льва Толстого. В каком-то месте Конного переулка по загривку обязательно пробегает резкий холод. Мистических мест полно на Васильевском: Тифлисская улица (между прочим, ее ни в советские, ни в последующие времена почему-то не попытались переназвать Тбилисской), улица Репина шириной меньше шести метров, где по ночам слышны странные звуки, шорохи, сдавленные крики. Шкиперский проток и Галерная гавань – не буду продолжать, ибо наверняка у кого-то мистические места совсем другие, а кто-то и вовсе не верит в подобные глупости.
* * *
Только раз я сумел провести в волшебном городе целое лето, и это было лето ничем не разбавленного счастья. Мне так и не случилось его повторить, но, может, это и правильно – не надо девальвировать праздник. За три месяца случился, помню, от силы один дождь, буйный и веселый ливень, все остальное время небо было синим и в нем громоздились великолепно вылепленные облака. Морем пахло даже совсем далеко от моря и от Невы, проходили свои жизненные циклы тополя, осыпая город тоннами пуха, в свой черед цвели и пахли жасмин, сирень, шиповник, липа, а вдоль заброшенного (тогда) Екатерингофского канала, густого от утопленников-бревен, на каждом суку висел стакан. Когда я поздней осенью поделился своими восторгами с бывшим однокашником, выяснилось, что мы были в Ленинграде одновременно, но погода, по его словам, все время была паршивая, лило не переставая, как вообще можно там жить. Наверное, правы были мы оба, просто каждый живет в своей погоде и в своих жизненных декорациях.
На прощание мой бывший товарищ припас парфянскую стрелу: «Не зря это город на костях!» Давно потерял его из вида, а то бы поделился неприятной для него новостью. «Петербург на костях» оказался такой же сказкой, как «потемкинские деревни». Она не опирается ни на исторические документы, ни на церковные или кладбищенские книги, только на недобрых мемуаристов. В бумагах «Канцелярии строений» из года в год повторяются списки тех же работников из тех же мест. Людей берегли: был дефицит рабочих рук. Судя по тому, что на десять рабочих приходился по ведомости один кашевар, кормили обильно. Губернии были обязаны присылать определенное число оброчных крестьян, это называлось разверсткой, но в город сразу потянулись вольнонаемные.