КУЧЕРА (пропустив последние слова мимо ушей). Лучший следователь Праги… Хм-м… Пане Родион, вы осмотрели здесь все уголки прежде нас. Нашли что-нибудь занимательное?
МАРМЕЛАДОВ (скучным голосом). Занимательнее Голема? А это возможно?
КУЧЕРА (строго). Не шутите о том, чего не понимаете…
На лестнице шум, хлопают двери. Входят ВОРЖИШЕК и ГУСТАВ.
ВОРЖИШЕК (запыхавшись). Доставил, пане Доминик. Портье идти не хотел, пришлось за шкирку тащить. А полицейских в округе не видно. Но я за девкой сам послежу, не волнуйтесь. Уж не вырвется!
КУЧЕРА (к портье). Не хотели идти, пане Густав? Вот как? Отчего же это?
ГУСТАВ (шмыгая носом). Мне неприятности не нужны, пане следователь.
КУЧЕРА (с прищуром). А почему вы решили, что у вас будут неприятности?
ГУСТАВ (на грани истерики). Будто я не догадываюсь, чем закончится наш разговор. Вы припомните мои слова о том, что дверь в номер была открыта. Обвините меня в том, что я вечером забыл повернуть ключ в замке, а из-за этого графа и убили. Уведут меня в цепях, а потом, глядишь и казнят. Потому что вам нужен виноватый, а Голема вы поймать все одно не сумеете.
КУЧЕРА (злобно). Ну-ка цыц! (пауза, поспокойнее) А с чего вы решили, пане Густав, что я не сумею поймать Голема?
ГУСТАВ (судорожно). Потому что вы, чехи, с самого детства пред ним дрожите… Голем, Голем, Голем! Увидите великана – сердце в пятки упадет.
КУЧЕРА (запальчиво). А вы, немцы, ничего не боитесь?
ГУСТАВ (всхлипывает). Боимся, но совсем другого. Мы боимся, что завтра чехи опять взбунтуются, а когда император пришлет войско с пушками, наши дома разнесут по кирпичику. Станет каратель разбираться, кого по темечку бьет – чеха или немца – если шипастая палица уже занесена?! Прага жила бы гораздо спокойнее, усмири вы свой пыл. Но нет! Вам все неймется…(снова всхлипывает) В меня зачем-то вцепились. Но я запер эту проклятую дверь. Запер, понимаете?! Спокойно спустился в свою каморку под лестницей и лег спать. Не знаю ничего об убийстве этого пьяного коротышки. И что же? Разве вас это остановит? Нет. Все одно потащите меня в тюрьму. Потому что немец, а немца никому не жалко…
Рыдает.
ВОРЖИШЕК (рассказывает). Зарыдал пане Густав. Глаза кулаками тер минут пять, но слезы у него по щекам так и не потекли. Злят меня такие притворщики, откровенно скажу, и не будь здесь лишних свидетелей, уж я бы наградил поганца оплеухой. Как бы намекнуть русскому сыскарю, чтобы вышел на пару минут? А то сидел себе в кресле, сидел, делал вид, что дремлет, но в самый неподходящий момент надумал вмешаться в беседу.
МАРМЕЛАДОВ