Песнь IV[73]. «Кто Бога чтил не так, как мы должны»
Прежде чем войти в самый настоящий ад из «преддверия», предшествующего реке Ахерон, прежде чем встретить осужденных за конкретные грехи, Данте (в своем продолжительном вступлении, которое необходимо ему, чтобы затронуть вопросы человеческого существования) проводит нас через лимб — одно из самых загадочных мест в «Божественной комедии». Дантово описание лимба всегда пробуждало во мне любопытство и глубоко волновало меня. Череда великих имен, манящие фигуры Вергилия и Гомера, Аристотеля и Платона… Понимая, что эти люди, неимоверно много сделавшие для познания Истины и оставшиеся в истории как великие герои или мудрецы, не были спасены, никогда не увидят Бога, никогда не будут действительно счастливы и блаженны («мы жаждем и надежды лишены»), я неизменно задавалась вопросом: «Почему? В чем была их ошибка? Ведь они жили до пришествия Христа, в чем их вина? Данте, почему ты так жесток с любимым поэтом, с тем, кого позже назовешь своим „отцом“, равно как и с „праведным Энеем“?»
Чтобы ответить на этот драматический вопрос, необходимо обратиться к некоторым известным фактам, которые, однако, полезно еще раз рассмотреть в совокупности.
Прежде всего необходимо отметить абсолютное и неоспоримое новаторство Данте: насколько мне известно, лимб для великих героев и мудрецов античности изобрел он. Изобрел в этимологическом смысле слова — я имею в виду латинское invenire («находить»). Обращаясь к существующей традиции — отцам Церкви, а также признанным авторитетам Средневековья, — Данте воссоздал лимб, подобно тому как из разных кусочков составляют мозаику.
Всякий раз меня смущает мысль о том, что Данте избрал столь суровую обитель для тех, кого любил, тех, кто сформировал его как человека и как поэта. Напрашивается вывод: чтобы вымыслить лимб — как место для вечного осуждения любимых им сочинителей, место совершенно новое и при том жестокое, — необходимо быть абсолютно уверенным в своей правоте. Естественно, возникает и другой вопрос: «Но была ли у язычников альтернатива? Могли ли они спастись?» Ведь если спасение не было возможным до Христа, то древние не виновны, и точка. Если же Данте счел, что даже самые мудрые, талантливые (пусть и бесконечно любимые им) люди заслуживают того, чтобы быть в полном неведении Бога, значит, он нашел в них что-то действительно «ошибочное». Он должен был не сомневаться в их некой ущербности, в том, что они действительно заблуждались, чем и заслужили это место. Оно, конечно, лучше ада, поскольку сюда проникает свет и нет физических мучений, но здесь они навеки лишены Бога, лишены исполнения желания.