— Как надоели эти стенания! А если… если не сниму?
— Ох… сломает оно тебя.
— Кто «оно»?
— Зло, Глебушка, — ответила Клавдия. — Оно почуяло слабину и теперь не отступится. Беда будет.
— Хорошо, хорошо, сниму, только уйди!
Я подумал, что всё глупости, разве мне трудно противостоять злу? Но перстень всё же снял и как раз вовремя, потому что увидел возвращающуюся Катю. Вот сейчас она подойдёт и опустится на место, где только что сидел призрак Мельниковой… бр-р-р… Я повёл носом: запах тлена усилился.
— Подожди, помогу! — Вскочил и подвинул соседний стул. — Вот так лучше, ко мне ближе.
Катя улыбнулась, на щеках появились ямочки, которые я так любил, серьги сверкнули в мочках ушей, похожих на маленькие раковины.
— Тебе очень идёт. Ещё красивее стала… Не возражай, ты и сама это знаешь.
— Серьги чудесные, большое спасибо, Глеб, — сказала Катя и поцеловала меня.
— Рад, что угодил. Ни в коем случае не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной. Все подарки — твои навсегда, что бы ни случилось.
От этого «что бы ни случилось» у меня всё сжалось внутри: как можно потерять Катю? Это всё равно что лишиться части себя.
Я накрыл её руку ладонью:
— Будешь носить и меня вспоминать, когда уедешь учиться.
— Да… совсем скоро. Мы будем часто созваниваться, правда?
Я невесело поддакнул. Созваниваться — это совсем не то что общение вживую. Там с Катей будут другие люди, парни-красавцы, чтоб их! Станут пожирать её глазами, обнимать как бы дружески, приглашать на свидания… и вдруг она пойдёт? Подружки уговорят, или сама заскучает и захочет развеяться. А я останусь здесь, да ещё и без перстня, как будто ослепший и оглохший; ничего не буду знать о Кате, кроме того, что она сама захочет рассказать. В эту минуту стало понятно, что расставаться с кольцом мне не хочется, хоть убей. Чем оно мешало?.. И Анке сам позвонил — ну не дурак ли? Она бы и дальше жила в полной уверенности, что надёжно спрятала артефакт.
После ужина в кафе мы отправились гулять в городской парк, где сладко пахло сахарной ватой и воздушной кукурузой. Я увёл Катю подальше от людей, в темноту аллеи, и там горячо и жадно целовал, пьянея от мягких губ и близости её тела.
«Задери ей юбку! Не видишь, барышня на всё согласна!»
Я едва не застонал — снова этот мерзкий голос! И перстень не на пальце — в кармане лежит, а этот невидимый кто-то снова преследует меня. Голос продолжал издеваться: шептал на ухо пошлости, хихикал, визжал и хрюкал. Какая уж тут романтика!
Я не выдержал и сказал с сожалением:
— Уже поздно, Катя, давай отвезу тебя домой.
Та несколько разочарованно ответила: «Да, конечно», видимо, была настроена гулять всю ночь до рассвета.