Тем более меня удивило, когда в своем вступительном слове он обратил внимание аудитории на то, что еще в 1936 году молодой российский теоретик Matvei Petrovich Bronstein первый, и притом замечательно глубоко, проник в суть проблемы, которой посвящено заседание. Он процитировал прогноз Бронштейна о том, что пространство-время окажется лишь видимостью, и завершил цитату немецким талером.
“Неужели так вот и входят в историю мировой физики? – подумал я. – И так быстро исполнилось предсказание Лидии Корнеевны?”
С ней, увы, обсудить это я уже не мог. За месяц до того она ушла из жизни. Грустный получился у меня триумф.
Впоследствии я узнал, что председатель того заседания впервые рассказал англоязычному миру о работе Бронштейна еще за год до конференции в солидном издании “Физика двадцатого века”, цитируя пока не книгу, а мою статью.
Все это, разумеется, мне отрадно. Но, по правде говоря, если кто-то и сейчас ничего не знает о Матвее Бронштейне, меня это не очень занимает, хоть и жаль этих незнающих.
Занимает меня другое.
Ненаписанная книга о Галилее
Не дает мне покоя письмо Бронштейна, датированное 5 апреля 1937 года. Оно адресовано новому руководителю Детиздата, который только что разгромил редакцию Маршака и отстранил Лидию Чуковскую от редактирования ряда книг:
Так как среди этих книг есть и начатая мною книга о Галилее, считаю своим долгом и своим правом высказать Вам мои соображения по этому поводу.
И высказал, назвав своими именами “наглое литературное воровство” и “литературный бандитизм”:
…Я вынужден реагировать на Ваш цинический поступок следующим образом: так как редактор Л. К. Чуковская руководила моей работой в области детской литературы с самого начала этой работы и так как без ее редакторских указаний я никогда не смог бы написать написанных мною детских книг, то я не считаю для себя возможным согласиться на передачу другому редактору подготовляемой мною книги о Галилее. Поэтому я расторгаю договор…
Шершавый слог говорит о состоянии автора. Лидия Корнеевна, увидевшая копию письма лишь после его отправки, считала, что именно оно привело к аресту Мити четыре месяца спустя. Рассекреченные архивы побуждают думать, что искать причины конкретного ареста в 1937 году имеет не больше смысла, чем пытаться понять, почему камнепад в горах убил одного и пощадил другого рядом с ним. Имеет смысл понять причины самого камнепада.
Волнует меня не разгадка Митиного ареста, а загадка книги о Галилее, над которой он работал.
Книга эта стала бы не просто очередной его научно-художественной повестью. Для предыдущих повестей он брал сюжеты из физики экспериментальной, а Галилей – и теоретик, и экспериментатор, а главное, изобретатель новой, современной физики. Это сочетание дает возможность объяснить саму суть великого изобретения, с которого началась эпоха современной науки.