На ферме прибавилось едоков. Осенью опоросились одна за другой четыре свиноматки, принеся тридцать одного поросенка. Поросята были пестрые, а поскольку других хряков, кроме Наполеона, на ферме не водилось, вопрос об отцовстве не возникал. Было объявлено, что в будущем в саду построят школу, когда удастся раздобыть кирпич и древесину. А пока Наполеон сам обучал поросят на кухне хозяйского дома. Когда же поросят выпускали играть в сад, им не разрешали якшаться с прочей мелюзгой. Примерно тогда же приняли новое правило: всякое животное, встретив на тропе свинью, должно посторониться; кроме того, любой свинье независимо от звания разрешили повязывать по воскресеньям на хвост зеленые ленты.
Год оказался довольно удачным, но денег по-прежнему не хватало. Нужно было покупать кирпичи, песок и известку для школы, не говоря уже о том, что требовалось откладывать деньги на оборудование для мельницы. Затем средства уходили на керосин и свечи для дома, на сахар для Наполеона (другим свиньям он запретил есть сахар, чтобы не толстели) и все обычные расходные материалы: инструменты, гвозди, веревки, уголь, проволоку, кровельное железо и собачьи галеты. Продали стог сена и часть урожая картошки, а договор на поставку яиц увеличился до шестисот в неделю, поэтому в тот год поголовье кур едва не уменьшилось. Порции корма, урезанные в декабре, еще больше сократили в феврале и вдобавок запретили фонари в стойлах для экономии керосина. Но свиньям, похоже, жилось неплохо, во всяком случае они грузнели. Как-то раз на исходе февраля от пивоварни за кухней, которая при Джонсе стояла без дела, повеяло по двору теплым, густым, аппетитным запахом, какого животные отродясь не нюхивали. Кто-то сказал, что это варят ячмень. Животные жадно втягивали воздух и гадали, не готовят ли им на ужин теплую бражку. Но бражки они не увидели, а в воскресенье объявили, что с этих пор весь ячмень пойдет одним свиньям. Поле за садом уже засеяли ячменем. Вскоре просочились сведения, что каждая свинья получает пинту пива в день, а Наполеон – полгаллона, которые подают в супнице из парадного сервиза.
Конечно, трудностей было немало, но они отчасти сглаживались тем, что жизнь животных обрела неведомую ранее возвышенность. Стало больше песен, больше речей, больше шествий. Наполеон распорядился, чтобы каждую неделю проводилось нечто под названием «стихийная демонстрация», дабы восславить борьбу и триумфы Скотного двора. В назначенное время животные оставляли работу и принимались маршировать походным строем вдоль границ фермы: впереди шли свиньи, за ними – лошади, затем коровы, овцы и птицы. По флангам двигались собаки, а впереди всех вышагивал Наполеонов черный петух. Боец с Кашкой всегда несли зеленое знамя с рисунком копыта и рога и надписью: «Да здравствует товарищ Наполеон!» Завершалась демонстрация чтением стихов, посвященных Наполеону, и речью Визгуна, который давал подробный отчет, насколько увеличилось производство кормов, а если имелся особый повод, то давали залп из ружья. Больше всех стихийные демонстрации полюбились овцам, и если кто-нибудь жаловался (а такое иногда случалось, когда поблизости не было ни свиней, ни собак), что они даром теряют время, стоя без дела на холоде, овцы всякий раз принимались блеять во всю глотку: «Четыре ноги – хорошо, две – плохо!» Но в целом животным демонстрации нравились. Им было приятно слышать, что они как-никак сами себе хозяева и работают исключительно ради собственного блага. Другими словами, все эти песни, шествия, речи Визгуна, ружейная пальба, кукареканье петуха и флаг, реющий на ветру, помогали забывать животным хотя бы на время, что в животе у них пусто.