Яу не заставил себя долго ждать. Теперь на нем было тонкое синее платье и залихватски сдвинутая на затылок простая черная шапка.
— Не будем медлить! — оживленно заговорил он. — Знаете, сегодня после обеда у меня есть еще одно неотложное дело. К счастью, эти арабские приемы довольно рано заканчиваются.
Уже покачиваясь в паланкине, Цзяо Тай поинтересовался:
— А чем у них угощают?
— Кушанья довольно простые, но по-своему вкусные. Хотя, конечно, не идут ни в какое сравнение с китайской кухней. Вы пробовали нашего кантонского тушеного осьминога? А угрей?
И он принялся с таким воодушевлением рассказывать об этих блюдах, что у Цзяо Тая слюнки потекли, а потом перешел к столь же красноречивому описанию вин и прочих напитков.
«Похоже, он ни в чем себе не отказывает, — подумал Цзяо Тай. — И каким бы вульгарным ни казался этот выскочка, но парень он все-таки славный».
Когда они вышли из паланкина у скромного, беленного известью домика привратника, Цзяо Тай воскликнул:
— Свой полуденный рис я съел сегодня задолго до полудня, так что от ваших разговоров у меня изрядно разыгрался аппетит! Клянусь, готов сейчас проглотить целого жареного поросенка!
— Тсс! — поспешно одернул его Яу. — Ни слова о свинине! Мусульманам даже касаться ее не дозволяется — это мясо у них считается нечистым. И вино у них под запретом, хотя есть свое пойло, и довольно недурное. — С этими словами он постучал в дверь, украшенную железным орнаментом в форме рыб.
Им отворил старый горбун в полосатом тюрбане. Он провел гостей через маленький двор в прямоугольный сад, где росли невысокие цветущие кусты, высаженные необычным узором. Навстречу им вышел высокий худощавый араб.
В лунном свете его тюрбан и длинный просторный балахон казались ослепительно белыми. Цзяо Тай узнал его. Это был тот самый человек, что выговаривал на причале арабским матросам.
— Мир вам, Мансур! — радостно приветствовал его Яу. — Я позволил себе привести друга, полковника Цзяо из столицы.
Большие сверкающие глаза араба устремились к Цзяо Таю. На смуглом лице их белки особенно выделялись. Он заговорил зычным голосом, на пусть не беглом, но вполне приличном китайском:
— Мир всем правоверным!
Немного поразмыслив, Цзяо Тай решил, что поскольку приветствие ограничивается мусульманами и к нему с Яу отношения не имеет, то кажется довольно оскорбительным. Однако, пока он все это обдумывал, араб с Яу, склонившись над кустом, уже глубоко погрузились в беседу о растениях.
— Благородный Мансур — большой любитель цветов, равно как и я, — объяснил Яу, оторвавшись наконец от куста. — Эти чудесные растения он привез из своей страны.