— Это старые карты: та, на которой арабский квартал, изготовлена лет тридцать назад, когда сюда начали регулярно заплывать арабские корабли. Однако она весьма точна, насколько я могу судить. Красную точку, отмечающую постоялый двор Цзяо Тая, поставили недавно. Девица теперь не более слепа, чем вы или я, друзья мои! Дао Гань, ты не можешь как-то заткнуть это шумное насекомое?
Дао Гань вернул клетку в рукав.
— Ваша честь, вернулись ли люди, посланные следить за Яу Тайкаем? — спросил он.
— Нет, — коротко отозвался судья Ди. — И письмо из столицы тоже еще не пришло. А уже близится полночь!
Он насупился. Дао Гань встал и приготовил чай. Когда они выпили по чашке, вошел дворецкий в сопровождении худощавого широкоплечего человека в простом синем платье и с небольшой шапочкой на голове. Усы у него уже поседели, однако сразу бросалась в глаза военная выправка. Когда дворецкий удалился, он принялся докладывать бесстрастным голосом:
— Господин Яу сразу отправился домой и пообедал в одиночестве в садовой беседке. Затем он удалился в свои покои. Последующие расспросы служанок выявили, что он собрал всех четырех своих жен и бранил их, именуя ни на что не пригодными бездельницами. Возложив всю ответственность на свою Первую госпожу, он велел служанкам стянуть с нее шаровары и держать, пока он самолично поучит ее палкой. Потом он вызвал шесть своих наложниц и сообщил, что их денежное содержание сокращается вдвое. В конце концов он отправился к себе в библиотеку и напился там до бесчувствия. Когда управляющий сообщил, что господин Яу крепко спит, я отправился доложить вашему превосходительству.
— Есть какие-то вести о Мансуре? — спросил судья.
— Нет, ваше превосходительство. Должно быть, он скрывается где-то за городскими стенами, ибо мы прочесали весь арабский квартал, а стражники проверили постоялые дворы.
— Хорошо, можете идти.
Когда соглядатай вышел, Цзяо Тай гневно воскликнул:
— Какая же подлая скотина этот Яу!
— Не слишком приятная особа, — согласился судья Ди. — И достаточно прозорлив, чтобы догадаться, что я могу пустить за ним хвост.
Подергав себя за усы, он вдруг спросил Цзяо Тая:
— Как себя чувствуют эти две девушки, рабыни капитана Ни?
— Отделались синяками! — И, улыбнувшись, добавил: — Впрочем, если я правильно оцениваю ситуацию, они больше и не рабыни, и не девушки. У меня сложилось отчетливое впечатление, ваша честь, будто капитан, чуть оправившись от потрясения после убийства своей старой возлюбленной, внезапно осознал, что их целомудренные отношения за прошедшие годы дошли до своего логического конца — несмотря на весь его интерес к тайнам мироздания. А поскольку теперь он, так сказать, свободен, ему самое время пересмотреть свое отцовское отношение к подопечным. Тем более что эти ушлые девицы ни о чем другом и не мечтают!