— Ты думаешь, это напечатают?
— Сначала в нашем «Молодом Коммунаре». Семнадцать туров — семнадцать подвалов. Газету будут искать по всей стране, копировать, переписывать. Потом издадут брошюрой в серии «Библиотечка начинающего шахматиста». А дальше видно будет. Разумеется, обязательны два условия: победное выступление на турнире, и хорошо написанный материал. Обзор игры неудачника никому не интересен. В любом случае, партию со Спасским наши опубликуют точно: когда черноземский шахматист обыгрывал экс-чемпиона, да ещё на чемпионате страны. Первый раз в истории! Пиши. И да, к тебе обязательно будут подходить и тренеры, и, думаю, сами гроссмейстеры. С вопросами. Ты эти вопросы записывай и вставляй в книгу. Кто, что, когда… Иногда вопросы важнее ответов.
— Уже подходят. Вернее… Ну, Аверкин, у нас с ним номер на двоих… Весь вечер меня пытал, что и как.
— Вот и славно. Ты отвечай, отвечай. Нам, комсомольцам, от своих скрывать нечего.
Я, конечно, лукавил. В том смысле, что Антону и в самом деле скрывать-то было особенно и нечего. Скажет честно, что я вдруг взял да стал играть в бисову силу, так кто ж ему поверит? А если и поверит, что проку в подобном знании?
— И да, договоримся сразу. Авторов двое, я и ты, гонорар пополам. Устраивает?
— Да я… Да я могу и совсем… без денег могу, то есть.
— Это ты не подумал. Импульсивный ответ. Деньги при социализме есть признание общественной значимости труда. Написание книги, да даже небольшой заметки — это труд, и труд непростой. Каждая копейка пахнет потом. Как любая трудовая копейка.
Пока Антон обдумывал и записывал, я считал поезда. На шестом поезде посмотрел на часы.
Времени ещё достаточно.
И мы поехали на Красную Площадь. Ну, а куда ещё можно поехать провинциалам в половину второго дня? Солнышко яркое, ветер слабый, башня Спасская, куранты кремлевские, звёзды рубиновые, мавзолей гранитный, место лобное.
И мы среди всего этого великолепия, как два муравья в сахарнице.
Я смотрел на площадь. Людей немного, а теней и вовсе две. Но какие тени! Огромные. Бродят по площади странным путем, будто небесные тела тёмной материи. И казалось мне, что этим теням сотни, нет, тысячи лет. Или больше. Они, эти тени, к людям ни добры, ни злы. Как молнии. Вулканы. Ураганы. Что урагану люди? Ничто. Для ураганов люди не существуют. А вот для людей ураганы очень даже существуют.
— Ты это… устал, что ли? Побледнел и не дышишь, — тронул за рукав меня Антон.
— Есть немножко.
— Тогда пойдем? Пока доберемся, там и отдохнуть можно, в Доме Железнодорожника.
— Пойдем, — согласился я.