Убедившись в том, что боли прекратились, Александр Николаевич вернулся к себе и лег.
Екатерина Михайловна осталась одна. В случае надобности в ее распоряжении был только ветеран-гренадер, охранявший дверь ее комнаты. Этот солдат в три часа ночи разбудил императора. Доверенный слуга побежал за врачом и повивальной бабкой.
С минуты на минуту состояние Екатерины становилось тревожнее. Она металась в страшных болях. Александр, бледный от волнения, держал ее за руки и старался ободрить нежными словами.
Наконец прибыл доктор Красовский в сопровождении акушерки. Прежде, чем он начал осматривать больную, царь сказал ему тоном, каким отдавал приказания:
– Если это необходимо, пожертвуйте ребенком. Но ее спасите какой бы то ни было ценой.
Только в половине десятого утра Екатерина Михайловна родила сына.
Был воскресный день. Весь двор ожидал императора к обедне, и он был вынужден на время покинуть свою возлюбленную.
Ребенок, красивый и здоровый, получил при крещении имя Георгия. В тот же день его поместили в скромном доме в Мошковом переулке, где жил генерал Рылеев, начальник личной охраны царя. Находясь между Мойкой и длинными стенами императорских конюшен, это место было мало посещаемо. Кроме того, у дома генерала Рылеева постоянно несли караул жандармы, которые не разрешали никому тут задерживаться.
Новорожденный был доверен заботам русской кормилицы и гувернантки-француженки.
* * *
Несмотря на всю таинственность обстановки родов, известие все же быстро распространилось. Германский посол князь де Реус, содержавший превосходный штат осведомителей, первый узнал об этом событии. Он же сообщил о нем невестке Екатерины Михайловны, для которой эта весть явилась полной неожиданностью.
Императорская семья и особенно приближенные цесаревича были в ужасе. Любимые братья императора, великие князья Константин и Николай, и его престарелая кузина, великая княгиня Мария Павловна, были также страшно потрясены. К их негодующему огорчению примешивался еще страх перед возможностью введения в царскую семью этого незаконнорожденного ребенка.
Императрица Мария, которая, конечно, не последняя узнала об этом событии, ничем не проявляла своего отношения к нему. Молчаливая, холодная и замкнутая, она ни с кем не делилась своими переживаниями. Но с этого времени ее скрытая болезнь, сделавшая ее такой тщедушной, несмотря на ее величественность, начала быстро развиваться.
Волнение в императорской семье скоро передалось аристократическим кругам Петербурга и Москвы. Такие высокие представители родовой знати как князь Паскевич, женатый на графине Воронцовой, князь Щербатов, князь Орлов-Давыдов, женатый на княгине Барятинской, Воронцов-Дашков, женатый на графине Шуваловой, и княжна Куракина, старшая фрейлина цесаревны, уделили этому особенное внимание.