Игорь помолчал, не в силах справиться с нахлынувшими на него за последнее время мыслями, потом спросил, вдруг быстро повернувшись к девушке:
— А что ты сегодня будешь делать, Лена?
— Я… — Лена вдруг забыла, но тотчас вспомнила. — Хочу пойти на железнодорожный узел. Сегодня среда, день политзанятий, а на узле в нескольких кружках занятия прошлый раз сорвались.
— Добре, — сказал Игорь. — И узнай, кого из комсомольцев-транспортников можно в горком пригласить внештатными инструкторами.
— Ты уж по-украински заговорил? — улыбнулась Лучникова.
Соболев рассмеялся:
— Люблю этот язык: звучный! Да, я сейчас звонил: в узел сегодня поедет Чирков из горкома партии. Он может тебе помочь!
— Добре, — сказала Лена, но тоненькая морщинка, набежав, легла между ее бровями.
* * *
Когда Лена вышла из теплого автобуса возле вокзала, она поежилась — неожиданно похолодало. На улице закружился пушистый снег. Мягко, нежно опускался он на тротуары, на мостовую и прохожих, точно одевая город в белое платье. Хотя небо было такое же белое как снег, за ним чувствовалось солнце: небо будто светилось, а зима словно спрашивала позволения у прохожих, у пассажиров, торопившихся к поезду, можно ли ей прийти.
В узловом комитете Федор Рудаков, увидев Лучникову, даже не встал, а маленький парнишка в сдвинутой на затылок кепке, когда Лучникова назвала себя, воскликнул:
— Ну правильно, товарищ из горкома. Федька, готовь стол для решений!
Лена хотела рассердиться, но у молодого человека была такая сияющая рожица, что Лена только сказала холодно и натянуто:
— Ты лучше кепку сними, в комнате находишься, — Лучникова знала, что Рудаков сам держался со всеми грубовато, даже говорил, что с транспортниками иначе нельзя. Но она знала и другое — Рудаков отзывчивый человек. Еще раньше заметила, что молодежь приходит к Федору доверчиво, с открытой душой. Федор всегда старался помогать людям, когда им становилось трудно, и делал это упорно, с обычной своей грубоватой настойчивостью. Он, видно, не совсем ловко чувствовал себя оттого, что Лена пришла. Это было видно по особенной бледности его лица — лица тонкого, с удивительно подвижными чертами. Волнистые волосы, черные, как и длинные загнутые ресницы, были у Федора всегда тщательно причесаны, хоть и не вязалось это с разбросанностью в его характере.
— Раз пришли, садитесь, Елена Михайловна, — нехотя сказал Рудаков.
— Не Елена Михайловна, а Лена, думаю, что так это лучше, — резко сказала Лучникова.
На красивом лице Рудакова дрогнула усмешка.
— Значит, форму разбюрократить решили наконец!