— Нету, факт, — раздалось у дверей.
Групорг второй смены Жуйко, черный как жук парень, заглянул в красный уголок. Добродушно и плутовато усмехнулся:
— Работаете?
— Иди, иди отсюда! — обернулась к нему Варежка, размахивая мокрой тряпкой. — За своими завтра смотри.
— Да нет, я ничего, я хотел только подивиться, как вы тут работаете. И посоветоваться с ответственным, ведь он тоже из вашей группы? — дразнил Жуйко, пятясь к двери.
— А ты не смейся. Сами не знаем, что с ним, с этим ответственным, делать, с усатым дураком!
Жуйко уже не насмешливо, а с досадой покачал головой и вышел.
Вернулся Филатов. В одной руке он принес ведро воды, в другой ведро с мелом и хворостину. Лавки и трехногий стол комсомольцы сдвинули в угол; сняли почерневшие от пыли и времени лозунги и стенгазету, выпущенную несколько месяцев назад. Даша подбежала с тазом разводить побелку.
Но только она нагнулась, Филатов больно хлестнул ее хворостиной по спине.
— Ты что? — выпрямившись, зло спросила Даша. И тут она увидела у дверей Пескарева.
Желтенькие усики Митьки разъехались в улыбке. Даша сообразила: Пескарев сказал Филатову, что это она вчера на собрании «сосватала» их обоих. В глазах Даши блеснули слезы.
Филатову, видимо, стало жалко Дашу. Еще не успели вступиться возмущенные комсомольцы, Филатов протянул ей хворостину.
— Бей!
Даша, недолго думая, изо всей силы вытянула его по спине. Тошка поморщился, но засмеялся и протянул ей руку:
— Спасибо.
Даша обернулась к Пескареву. Тому стало неловко.
— Ну, я пошел. Вы тут без моего руководства справляйтесь.
— Да уж как-нибудь справимся! — крикнула ему вслед Варежка.
* * *
Павел Куренков после всех волнений решил в субботу поехать в город проведать родных. Дом, в котором Павел родился и вырос, находился тоже на Приреченской, тремя кварталами ближе к центру, чем домик Соболевых, и был тоже одноэтажный, деревянный, с общим коридором, пропахшим запахами кухни и кислой капусты. Жили в нем две семьи. Как всегда по субботам, в коридоре были чисто вымыты полы.
Евдокия Тихоновна гостевала сына, наставив на стол все, что можно было быстро собрать: творог и вареную картошку, сало, жареное мясо, соленые огурцы. И, конечно, Евдокия Тихоновна сбегала в магазин за водкой. Она сидела напротив — маленькая, со сморщенным лицом. За те несколько месяцев, что Павел не видел матери, она постарела, небольшие глаза ее соболезнующе смотрели на Павла.
Пришел с работы старший брат Осип, он работал агентом в горфинотделе. Он поздоровался с Павлом, крякнув, налил себе стопку, подсел к столу и, приговаривая «дай бог не последняя», потянулся чокаться с Павлом и матерью.