— Кем теперь-то?
— Механиком, — тихо ответил Павел, вертя на столе снова дополна налитую рюмку; водка плескалась из нее. — Да оно, мам, заработок такой же, а работа еще и легче.
— Ну и ладно, — успокаивала мать. — Зато у места. Я тебе всегда говорила: и что это за работа — комсомольская? Вот Лильку нашу возьми, — мать кивнула на дочь, которая уже кончила прихорашиваться и стояла, задумчиво теребя зубки гребенки и слушая разговор. — Была девка как девка. Красивая была, толстая. А вступила в комсомол, сохнуть стала. Надысь в двенадцать с собрания пришла, вон как!
Лиля вспыхнула.
— Если похудела, вовсе не от комсомола, мама. У нас, если хочешь знать, три месяца собраний не было. А это если уж и собрали такое собрание…
— Какое? — спросил Павел.
— Такое, — засмеялась Лиля и снова повернулась к зеркалу.
Через комнату с извиняющейся улыбкой прошла Раиса в кухню. Она была уже в темной узкой юбке и батистовой белой кофточке с короткими рукавами. Когда она открывала дверь, Павел заметил на правой ее руке, повыше локтя, большой сизый синяк.
— Опять бьешь? — быстро, с укором спросил он брата, когда за Раисой закрылась дверь.
Осип нахмурился и опустил глаза. Лиля было заикнулась ответить, но ее опередила мать.
— Ничего не бьет, — торопливо сказала она, нарезая огурцы. — Было, да прошло.
Прежде Осип жестоко бил жену. Сам он часто до одурения напивался, при случае заводил грязные романы. Но, как и присуще ограниченным, скверным людям, о всех судил по себе, стараясь отыскать в других свои же пороки.
Павел заступался за невестку. Бывая у родных, он ругался с братом, но на того действовали лишь угрозы Павла пойти в профсоюзную организацию и все рассказать. Тогда вступалась мать. Плача, она упрашивала меньшого сына не выносить сору из избы, обещала, что она «даст» Осипу и он ее послушает. Павел ненавидел брата, когда тот зверел. Но ссориться со своими не хотелось, и он всякий раз заставлял себя поверить матери, что это последний раз.
Но сейчас, если Павел несколько минут назад еще сердился на Игоря, соглашаясь с матерью, он вдруг точно прозрел, ясно увидев взглянувшую на него подленькую обывательщину.
Евдокия Тимофеевна видела, что Павел ей не верит. Под столом ногой мать толкнула Осипа — Павел понял это по движению ее худенького, одетого в черное платье тела. Осип пробурчал что-то и, не взглянув на Павла, тоже пошел в кухню. Лиля присела к столу. Лицо ее было грустно.
— Бьет ведь, — заметил матери Павел, оставляя рюмку.
— Сказала тебе, нет, — с хмельным упрямством проговорила мать.
Павел вдруг схватил рюмку и с шалой силой бросил ее об пол.