Он принес из кухни нож и снова взгромоздился на свой насест. Осторожно поскреб краску вокруг выступа, подсунул под него лезвие. Резким движением отодрал краску и извлек предмет.
Мороз пробежал у него по коже.
На ладони лежал микрофон.
И не какой попало: одна из фирменных корейских моделей – точно такие в последние годы использовали в судебной полиции. Ему самому не раз случалось устанавливать их в квартирах подозреваемых. Жучок был снабжен звукоснимателем, который включал устройство при превышении определенного порога громкости, например, когда хлопала входная дверь.
По мере того как он собирался с мыслями, кровь в жилах леденела. За Вильгельмом Гетцем действительно следили, но не чилийская милиция и не южноамериканские тайные агенты. Его прослушивала судебная полиция! Если только это были не спецслужбы. В любом случае французишки. Они, родимые.
Касдан посмотрел на улику и перевел взгляд на городской телефон. То, что он не нашел микрофона в трубке, еще ничего не доказывает. В наше время полиция может прослушивать телефонные звонки через «Франстелеком» или операторов мобильной связи. Впрочем, это легко проверить, сделав несколько звонков.
Он положил жучок в карман и возобновил поиски. На этот раз он знал, что ищет. Меньше чем за полчаса он обнаружил еще три микрофона. Один в спальне. Один на кухне. Один в ванной. Пощадили только музыкальный салон. Касдан подбросил все четыре жучка на обтянутой перчаткой ладони. Почему легавые следили за чилийцем? Он действительно готов был дать показания на процессе о преступлении против человечности? И каким боком это касалось Конторы?
Касдан обошел квартиру, проверяя, не оставили ли его «изъятия» слишком заметных следов. Если Верну и его люди будут обыскивать квартиру поверхностно, они ничего не увидят. Армянин поставил мебель на место, выключил свет, поднял шторы и вышел из квартиры пятясь, тихонько прикрыв за собой дверь.
На сегодня с него довольно.
Крик раздирал его на части.
Вопил не он, Седрик Волокин, а его нутро. Неслыханная боль, выплеснувшаяся из самых его потрохов, в горле превратилась в огненную струю. Его вырвало. И снова вырвало. Это был уже сплошной поток, судорога, разрывающая все на своем пути, отдающаяся в каждом хряще, пронизывающая мозг, доводящая почти до обморока.
Стоя на коленях над унитазом, Волокин чувствовал, как пульсирует обожженная трахея. И уже дрожал от страха перед следующим приступом рвоты…
Далеко, очень далеко послышались шаги.
Сосед по общаге. Пришел поглазеть, жив он или уже подыхает.
– Ты как?
Он знаком велел ему убираться. Хотел домучиться до конца. В одиночестве. Коснуться самого дна и никогда больше не выныривать.