Сосед уходил, когда новая судорога отбросила его к краю толчка.
Он дрожал, склонившись над унитазом. Изо рта стекала струйка слюны, капая на желчь, уже скопившуюся в сливе. Волокин не шевелился. Малейшее движение или попытка сглотнуть могли разбудить зверя…
И все-таки он не желал сдаваться. Он не станет принимать никаких лекарств. Ни метадона, ни суботекса. Его послали сюда, в общежитие в Уазе, храм безмедикаментозного лечения. Вот он и будет до конца держаться за это решительное «без».
Приступ отступал. Он это чувствовал. Жар отпускал, сменяясь ознобом. Кровь превратилась в стукающиеся друг о друга льдинки, ранящие стенки сосудов.
Второй день без наркоты.
Один из самых поганых. Да и третий будет не лучше.
Сказать по правде, их впереди еще немало.
Но нужно держаться. Чтобы доказать самому себе, что ты не болен. Или хотя бы что болезнь излечима. Что можно соскочить. Об этом он знал. Ему говорили. Но его мозг, измученный ломкой, отказывался в это верить. Пустые слухи.
Он выпрямился. Опустился на пол, прислонившись спиной к стене. Левая рука лежала на унитазе, правая отброшена, словно в ожидании жгута. Он перевел на нее взгляд. Будто она и не принадлежала ему. Желто-сине-фиолетовая, худая как плеть. У него вырвался короткий зловещий смешок. Ты не в лучшей форме, Воло… Он медленно помассировал предплечье, ощущая под пальцами жесткую, как кора, кожу, а под ней – мускулы и кости, усохшие, изъеденные.
Два дня без наркоты. Сегодня он пережил классическую «черную дыру». Сперва – затишье перед бурей. Пока чудище не выглянет из колодца, чтобы потребовать свою дозу. И он дожидался, когда гидра поднимет мерзкую голову. Она воспрянула ровно в полночь, и вот уже два часа, как он бьется с ней, будто античный герой.
Он обхватил плечи руками и попытался унять дрожь. Зубы и кости стучали так, что унитаз подрагивал им в такт. Он почувствовал, как желудок снова сжимается, и подумал было, что сейчас все начнется по новой. Но нет. Он срыгнул воздухом, и его отпустило. Все правильно… Теперь он сможет доползти до своей комнаты и молиться, чтобы сон накрыл его хотя бы до рассвета. Все-таки днем даже ад выглядит иначе.
Он нащупал спуск. Слил воду.
На четвереньках пополз к выходу. Промокшая от пота рубашка прилипла к спине. От озноба руки дрожали, словно у нарика, коловшегося сотни раз…
Вернуться в комнату.
Забиться в спальный мешок.
Молить о сне.
Когда он очнулся, часы показывали 4:20. Он был в отключке больше двух часов, но так и не выбрался за дверь клозета. Растекся как лужа прямо здесь, на кафельном полу.