– Тедди, я труп.
– Нет.
– Да. Проснись.
– Ты здесь.
– Неправда. Открой глаза. Она здесь. Ты здесь. И он тоже. Посчитай койки. Он здесь.
– Кто?
– Лэддис.
Это имя продирает его до костей.
– Нет.
– Да. – Она закидывает голову назад и смотрит ему в глаза. – Ты ведь знал.
– Нет.
– Знал, знал. Тебе нельзя уезжать.
– Ты постоянно напряжена.
Он начинает разминать ей плечи, и в ответ, от неожиданности, она издает тихий стон, вызывающий у него мгновенную эрекцию.
– Уже нет, – говорит она. – Я ведь дома.
– Это не дом, – говорит он.
– А что же? Это мой дом. Она здесь. И он здесь.
– Лэддис.
– Лэддис, – повторяет она за ним. И после паузы: – Я должна идти.
– Нет. – Он плачет. – Нет. Останься.
– Господи. – Она снова прижимается к нему. – Отпусти меня. Отпусти.
– Пожалуйста, не уходи. – Его слезы капают ей на живот и смешиваются с вытекающей из нее жидкостью.
– Позволь тебя еще немного подержать. Еще чуть-чуть. Пожалуйста.
С ее губ слетает пузырек звука – полувздох, полустон, отрывисто-прекрасный в своей отчаянности, и она прикладывается губами к его согнутым пальцам.
– Хорошо. Держи крепко. Изо всех сил.
Он обнимает свою жену. И держит, держит.
В пять утра, когда землю поливал дождь, Тедди спустился с верхней кровати, достал из кармана плаща блокнот, сел за стол, где они накануне играли в покер, и раскрыл его на странице с записью «закона 4» от Рейчел Соландо.
Трей и Бибби продолжали храпеть так же громко, как барабанил дождь. Чак спал тихо, на животе, и его кулак как будто что-то нашептывал ему в ухо.
Тедди смотрел на страницу. Все так просто, если знать ключ. В сущности, детский шифр. И все-таки шифр, так что Тедди до шести часов с ним разбирался.
Оторвавшись от блокнота, он увидел, что с нижней кровати, подперев кулаком подбородок, на него глядит Чак.
– Мы уезжаем, босс?
Тедди помотал головой.
– Счас хрен уедешь, – раздался голос Трея, который вылез из кровати и поднял жалюзи: пейзаж тонул в жемчужной пелене. – Вон чё деется.
Удерживать сновидение становилось ему все труднее, ее запах улетучился одновременно с поднятием жалюзи, с сухим покашливанием Бибби, с громким зевотным потягиванием Трея.
Тедди думал, и отнюдь не в первый раз, о том, не станет ли этот день, еще один день тоски по ней, для него последним. Если бы он мог повернуть время вспять и вернуть то утро и тот пожар, чтобы в нем погиб он, а не она, он бы это сделал. Без вопросов. Такого вопроса не существовало. Но шли годы, а тоска не убывала, только росла, и его потребность в ней превратилась в незаживающую, кровоточащую рану.
Я обнимал ее, хотелось ему сказать Чаку, и Трею, и Бибби. Я обнимал ее, пока Бинг Кросби проникновенно пел по радио на кухне, я вдыхал ее запах вместе с запахами нашей квартиры в Баттонвуде и озера, где мы с ней жили в то лето, и ее губы касались моих согнутых пальцев.