Коули встретил их в вестибюле корпуса В. Он весь промок, и вид у него был такой, будто ночь он провел на автобусной остановке, примостившись на скамейке.
– Вся хитрость, доктор, заключается в том, чтобы не просто лечь в кровать, а с целью поспать, – сказал Чак.
Коули вытер мокрое лицо носовым платком.
– Вот как? Мне тоже показалось, пристав, что я что-то упустил из виду. Значит, поспать. Ну конечно.
Они поднялись по пожелтевшим ступенькам и кивком поздоровались с дежурным на первом посту.
– А как нынче поживает доктор Нэринг? – спросил Тедди.
Брови Коули поднялись и устало опустились.
– Приношу свои извинения. Джеремайя – гений, но ему не хватает хороших манер. Он обдумывает идею книги про мужчину-воина в истории цивилизации. И упорно заводит разговор на эту тему, пытаясь подогнать людей под готовые схемы. Еще раз прошу прощения.
– И часто вы, ребята, это практикуете?
– Что практикуем, пристав?
– Попиваете в свое удовольствие, а заодно, гм, прощупываете людей?
– Профессиональный интерес, я полагаю. Сколько нужно психиатров, чтобы вкрутить лампочку?
– Не знаю. Сколько?
– Восемь.
– Почему восемь?
– Ой, только давайте без психоанализа.
Тедди перехватил взгляд напарника, и оба рассмеялись.
– Психиатры шутят, – сказал Чак. – Кто бы мог подумать!
– Вы в курсе текущего положения дел в нашей области, господа?
– Без понятия, – ответил Тедди.
– Война. – Коули спрятал зевок в мокром носовом платке. – Идеологическая, философская и даже, представьте, психологическая.
– Вы же доктора, – заметил Чак. – Должны играть в безобидные игры, делиться игрушками.
Коули улыбнулся. Они миновали второй пост. Эхо принесло крик пациента. Это был жалобный вой, в котором слышалась безнадега, точное знание: кричи не кричи – желаемого не получишь.
– Старая школа верит в шоковую терапию и лоботомию, лечебные же процедуры только для очень смирных больных, – рассказывал Коули. – Мы ее называем психохирургией. Новая школа увлечена психофармакологией. За ней будущее, говорят они. Может, и так. Я не знаю.