– Смотрите, старец почтенный, вон из темноты выступает к вам кровавый младенчик…
Старец содрогнулся, и крестик выпал из его руки, а Парамон, указывая в темноту, продолжал:
– Младенчик с ножичком в горле, и в ручке его маленький бог… Лай-Лай-Обдулай…
Старик пронзительно вскрикнул и, закинув голову, стал бессмысленно смотреть на сына с раскрытым ртом. Парамон же, приблизившись к нему, снова повторил со своим тоненьким, язвительным смехом:
– Лай-Лай-Обдулай – добрый бог, все прощает вам, папенька, режьте младенчиков, коли охота, ничего… Вот он вам и ножичек приказал в руки вложить… – Он вложил в руку старика нож и со страшным глумлением в голосе воскликнул: – Наша вера вольная: кто хочет убивать – можно, кто охоту имеет блудить с бабами – тоже Бог позволяет, кто хочет пить вино виноградное – веселись и пляши… Ножичек-то в руке вашей…
Старик в трепете поднял ножик над головой, и бессмысленная больная усмешка пробежала по его бледным губам.
– Не пойму, зачем ножичек-то… С ума я схожу, Парамоша… А к чудотворцу поведи… Помолиться хочу…
Парамон повернулся к братьям и сказал:
– Сами видите, какой сильный бог Лай-Лай-Обдулай-то…
Дверь с жалобным скрипом раскрылась, и в комнату вошел Варсоний.
– Начальники, – сейчас же начал он с выражением тревоги в лице. – Бунт в Зеленом Раю, и не разберу, когда они поднялись…
– Ночью-то – бунт! – воскликнул Василий. – Что ж ты раньше не доложил нам, начальникам? С вечера я-то сам осматривал Зеленый Рай… Как так бунт? – А вот так… Тюрьму разламывать сейчас идут… Освободить, значит, племянничка вашего Алексея и прочих… Подняла-то их духоборская девка-пророчица, и идет впереди с серпом, и машет им…
В это время Парамон, стоя у окна, внимательно всматривался в ночную тьму. Буря завывала разными голосами, точно крутящийся в ночной темноте хор из гневно-негодующих великанов и вопящих разными голосами детей. Громадные деревья с жалобным скрипом сгибались в разные стороны, как гордые исполины, не желающие преклониться перед грубой, но непреклонной силой, и только их лиственные шапки, развеваясь во все стороны, шумели жалобным, протестующим шумом. Посреди шума слышались и человеческие, такие же негодующие голоса, выражающие и угрожающие протест против попрания их священных прав под наглым копытом тирании, и челобитную по адресу равнодушного созерцателя земных трагикомедий – Бога. Скоро в желто-золотом сиянии луны, выплывшей из-за туч, стали обрисовываться бледные лица быстро приближающейся толпы. Впереди шла девушка ровными, быстрыми шагами, с серпом, блестевшим в поднятой руке, с развевающимися во все стороны на ее голове длинными волосами.