И над всем этим рыжая пыль столбом, а над нею песня, до того к полустанку нашему не подходящая, ни на что у нас не похожая:
Средь шумного бала случайно…
…Тебя я увидел, но тайна…
И слова в ней, как с другой планеты, и голос непонятный, сильный, легко перекрывает весь шум, а сам и дрожит и рвется, словно от каких-то непереносимых чувств. И до того тебе вдруг захочется… и чувств таких вот… непереносимых… и «тайны» этой самой…
Мой спутник остановился передохнуть и, усмехнувшись особенною своей улыбкой, продолжал:
— Так вот… Однажды, слышу я, трактористы говорят, что в Волочихинскую МТС (это по соседству) приехала такая агрономша, что в кино ходить не надо. Вскоре поехали мы с Федей к соседям насчет соревнования. Приезжаем и не узнаем конторы: все выбелено, вычищено, выкрашено. Директор Лукач сидит у себя в кабинете в праздничной тройке, а возле него девушка. По отдельности разберись, нет в ней ничего такого классического, а в целом глядишь — и не понимаешь, как на этой маленькой голове может в уплотненном виде разместиться такое количество всяческой разнообразной красоты! Ресницы и не большие, а почему-то каждая видна по отдельности, и так выгнута, что каждую можно разглядывать. Волос не так уж много, а ходят, как живые, волнами. Губы какие-то такие, что спереди поглядишь — удивишься, а захочешь еще и сбоку поглядеть — заинтересуешься, как они могут сбоку выглядеть. Лукач нас знакомить не стал, а когда она вышла, показал на дверь подбородком и говорит:
— Видали?..
И глядит на нас так, словно он сам, лично, ее спроектировал и у себя в эмтеэсовских ремонтных мастерских изготовил.
— Трактористы, — говорит, — заставили в конторе умывальник повесить. По шестьсот пятьдесят грамм мыла в день вымыливают!
Зачастили мы с Федей в Волочихино. Удивляла нас Лина Львовна не только красотой, но и умением ориентироваться в обстановке. Месяца не проработала, а уже знает, что первый секретарь упорен и в сомнительных случаях надо действовать в обход, через второго секретаря. Знает, что председатель колхоза «Звезда» — кремень-человек и размягчить его можно одним способом — заговорить про сына, командира подводной лодки. И отчет ли составляет, договоры ли заключает — все в руках у нее спорится. А дома возьмет гитару, запоет «Свиданья час и боль разлуки…» Пальчики тоненькие, и не струны, а все твои косточки они перебирают. Сразу пришлась она к месту в нашей степной жизни! Именно такой женщины нам и недоставало! Как вечер, так меня к ней тянет. Федя поотстал, а я все езжу. Все соревнование проверяю… Однако, замечаю, стал Федя на меня хмуриться и однажды говорит мне: