Весь этот набор личных качеств позволил Пашичу со временем стать крупнейшим сербским политиком и притом избежать судьбы многих иных политических «звёзд» на непредсказуемом балканском небосклоне – бурно вспыхнувших, но столь же быстро погасших. Один из немногих, он так и остался на нём долгожителем. Как заметил Слободан Йованович, «его успех, возможно, объясняется именно тем, что он заметно отличался от своей среды»[27].
Но, спрашивается, что же конкретно отличало Пашича от его коллег по «цеху»? В поисках ответа снова обратимся к размышлениям графа Сфорца. Они для нас тем более бесценны, что происходят от человека, во-первых, глубоко заинтересованного, а во-вторых, – иностранца, который Николу Пашича наблюдал со стороны, оценивая рационально, в отличие от многих земляков, лишённых такой возможности, поскольку они его скорее чувствовали изнутри, что давало их взгляду немалый субъективный заряд. Итак, слово итальянскому дипломату: «Я очень быстро понял, почему меня так притягивал духовный лик Пашича, – он представлял собой какую-то странную смесь из, казалось бы, взаимоисключающих элементов: одну половину составляла лихорадочная и целенаправленная активность Запада, а другую – фаталистическое и углублённое в себя спокойствие Востока»[28].
Правы их сиятельство: именно этот «сплав», на первый взгляд, никак не соединимых начал (вспомним хрестоматийно-киплинговское: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись…») помогал Пашичу успешно довести до конца многие свои планы и, в конце концов, оказаться «на коне», а с другой стороны – относительно спокойно переживать неудачи и опасности, непонимание и клевету, чем также была богата его бурная жизнь. Особенно ярко данное свойство Пашича проявлялось в экстремальных ситуациях. И, в частности, в эмиграции, куда он отправился после поражения Тимокского восстания осенью 1883 г. Этот пример особенно показателен.
Но для начала вспомним, что же, собственно, привело его к бегству за границу.
* * *
Как известно, начинал Никола свою карьеру с барабанным боем, как «левак», заговорщик и бунтарь. Друг русских нигилистов (коих в Цюрихе было несть числа), он взял от них идею неповторения пути Западной Европы, чреватого для его земляков разрушением традиционной культуры и отчуждением от национального бытия. Первые сербские социалисты, как он сам признавал, «страшились европейского духа и выступали за сохранение и развитие народных особенностей, дабы не идти во всём по пути Европы»[29]. Защита исконных начал по формуле: «сербский народ – сообщество равных»; общинного, коллективистского духа (в противовес идущему с Запада агрессивному индивидуализму) объявлялась первейшей задачей. Однако сама по себе эта традиционная модель не была самоцелью. В условиях незавершённого процесса сербского освобождения и объединения она оказывалась средством (и формой) консолидации сербов: единство интересов в нерасколотом пока обществе позволяло сохранять устойчивость народного духа и высокую степень мобилизационной готовности, как важнейшие внутренние предпосылки будущего