А потом эта невозможная реальность обрушилась на него, сдавив горло и голову раскаленными железными обручами. А в глубине обожженного разума сгорающим в свете свечи мотыльком билось – не успел!
Рука подломилась, и Сашка сел на присыпанную сеном землю.
– Кто здесь? – вдруг прошелестел голос, отдаленно напоминающий Пашкин. Словно кто-то записал Пашку, потом сделал запись с записи и так до бесконечности, пока голос не исказился почти до неузнаваемости. Лишенный оттенков, безжизненный, похожий на настоящий настолько, насколько отражение в грязном окне может напоминать настоящую внешность. – Я не вижу…
Зойка захлебнулась рыданием и бросилась вон. Сашка, еще ничего не успев осознать, осторожно коснулся Пашкиной руки, но даже это легкое касание вызвало ответную дрожь.
– Не бойся… – прошептал он и за биением крови в ушах сам себя не услышал, – это я, Сашка…
Зато Пашка услышал. По иссохшим губам скользнула недоверчивая улыбка. Точнее ее тень. Но даже она неожиданно превратила его в почти прежнего Пашку.
– А я все думал, когда ты поднимешь свою задницу…
Сашка слушал его, а ураган мыслей набирал обороты. Надо вынести его отсюда! И вызвать скорую! Позвонить в полицию! Он быстро ощупал брата – слава богу, ноги были! Неподвижные, худющие, с цепью на правой, но целые!
– Ты меня лапаешь? – шутливо возмутился Пашка.
– А… ага, – Сашка начал заикаться. Руки у него тряслись, как у алкаша.
– А я ног не чувствую… – признался Пашка. – И не вижу ни хрена…
– Это от темноты, и от голода, и что лежишь тут долго. – Сашка непрерывно гладил брата по голове. – Я тебя вытащу, а в больничке тебя подлечат. Все будет хорошо, вот увидишь.
Пашка продолжал смотреть в потолок.
– А дед где? Вряд ли он захочет, чтобы меня увидели… Ты прикинь, он пил мою кровь…
– Я не знаю, где этот упырь. – Сашка соображал, сможет ли вынести Пашку на руках. – Попробую тебя поднять. Потерпишь?
– Наверно… – Пашка сжал губы. – Видок у меня…
– Отличный, – подбодрил его Сашка, просовывая руки ему под спину и ноги. В голове понемногу прояснялось, и казалось, что от затопившей все его существо радости он просто захлебнется. Его не смущала ни вонючая Пашкина одежда, ни кошмарный вид. Все можно исправить!
Брат обвил его шею почти невесомой рукой.
– А истукан где? – вдруг шепнул он.
– Кто?
– Тот, кого дед кормит…
По комнате пронесся протяжный вздох, взъерошил волосы на Сашкином затылке, сыпанул за воротник ледяного крошева. Сашка выдернул руки, развернулся, и свет фонаря выхватил из темноты у боковой стены фигуру.
Ужас, словно крыса, вгрызся в сердце мелкими острыми зубами. На мгновение – и отступил: фигура оказалась неживой.