– Брат Пустельга… – слышу я упавший голос брата. – Вы пожалеете! Вы горько пожалеете!
– Один крысеныш из «Серой радуги» против троих понтигалов. Сумасшедший говнюк, сдавайся – и даже останешься цел. Пан Псарь давно хотел испробовать вашего брата в яме, а тут такая удача!
– Этот ублюдок зарезал Яцека… – тяжело отдуваясь, пробасил понтигал, тот, которого я сбросил с лестницы.
– Прощелкал клювом. И поделом. Пан Псарь, конечно, расстроится, но понтигалы иногда умирают. Двести гальдов за каждого монаха – не меньше.
Я вслушиваюсь в гул шагов и дожидаюсь, пока здоровяк с укороченным копьем-протазаном не повернется ко мне спиной. Открываю глаза и с опаской оглядываюсь по сторонам: брат Пустельга стоит на столе, держа в руках длинный сапожный нож и фальшион, отобранный у понтигала. У элитных бойцов пана Псаря побитые рожи; я даю волю чувству гордости: брат потрясающ! Краем глаза замечаю корчмаря, застывшего у стойки и с покорностью наблюдающего за происходящим. Вряд ли это сработает, но иных вариантов склонить чашу весов в нашу пользу, пожалуй, нет. Собрав всю волю в кулак, я перекатываюсь на бок, встаю на корточки и отталкиваюсь что есть силы. Прыжок получается сносным: я долетаю до стойки, изловчаюсь схватить корчмаря за ворот рубахи и помогаю его голове встретиться со столешницей. Корчмарь сползает за стойку, я хватаю длинный нож, которым резали ржаной каравай, и ныряю следом за корчмарем. Грузный мужик почти потерял сознание, мне едва хватает сил, чтобы поставить его на ноги. Корчмарь что-то шепчет жалобно, маленькие кулачки он сложил на груди, плотно прижав локти к бокам. Лезвие ножа немилосердно подпирает его кадык.
– Милые люди, – обращаюсь я к понтигалам, – прошу вас, дайте нам уйти.
Я успеваю разглядеть понтигалов: двое местных – черноусые, голубоглазые, а третий – желтокожий, узкоглазый и плосколицый: из Баев – сын степей.
– Хер там, – ответил понтигал с синей повязкой на руке. Старший. – Если бы твой братец не подорвался, когда Айгын с Яцеком пошли наверх посмотреть – почему дите орет, если бы ты не проткнул Яцека, то разговор был бы другим. Деретесь красиво, пан Псарь оценит. Но сделайте милость: сдавайтесь сами. Вы должны хозяину за Яцека, и видится мне, что два лжеинока за годик-другой смогут окупить его затраты. Поэтому, дорогой мой «монах», это и в ваших интересах.
– Милые люди, вынужден вам отказать. Также предупреждаю: если кто-то из вас будет излишне настойчив, у пана Корбутовича появится второй рот – поперек шеи.
– Да и хер с ним, режь!
Корчмарь, до сей поры бормотавший себе что-то под нос, вдруг оживляется. Он громко крякает и начинает тяжело дышать.