Суглинок Великой равнины за день сильно нагревался, а остывал лишь к утру. Игумен запел песню на неизвестном нам языке, а братья Пустельги проверяли – спим ли мы. Впервые за много дней я был почти сыт, земля приятно грела; сон настиг мгновенно.
IV
Епитимьи лжеиноков похожи на исполнительные повеления иных монашеских орденов, но только у нас исход почти всегда один: убийство во славу Серой радуги. Жертвой может быть знатный воин, как-то насоливший Игумену, влиятельный землевладелец, слишком близко подступивший к нашим тайным убежищам, это может быть любой другой человек, которому не посчастливилось перейти дорожку ордену.
Хочется спать, усталость сосет соки из моих мускулов, но я умею терпеть. Если не умеешь терпеть – ты не Пустельга.
Игумен благословил меня на убийство Густава Пацека, купца старшей гильдии. Пан Пацек – честный человек, ему не повезло лишь в одном: торговать с врагами ордена. Броня и оружие для Срэбрянцева ландмейстерства – его личная ответственность. И он поплатится, клянусь Серой радугой. Я лучший брат среди прочих; на епитимье со мной будут еще два брата. Мы последние из Пустельг. Смена из Рябинников еще не подросла и не напиталась кровью, но это ничего: их сейчас шесть десятков. В нашем выводке было в два раза меньше, и, если повезет, через пару лет у ордена будет десяток смертоносных и безжалостных стервятников.
Купец построил себе настоящую крепость на скале; отдал целое состояние, чтобы сделать свою жизнь неприступной тайной. Но у нашего Игумена тоже водятся деньги, а они открывают любые двери.
– Брат Пустельга! – окликает меня хриплый баритон. Рослый монах, косая сажень в плечах. Он стоит, подбоченившись в тени разлапистой голубой ели. Он необычайно смугл, и в моменты, когда он отворачивается от солнца, кажется, что в глубине капюшона его монашеской робы клубится первородная тьма. И эта тьма зубасто улыбается.
– Брат… Рад тебя видеть. – Я отвешиваю поклон.
– Вас должно быть двое.
– Должно быть, – соглашаюсь я. – Но на нашем пути встретились понтигалы. Брат Пустельга пожертвовал собой, чтобы хотя бы один из нас смог совершить эту епитимью!
– Достойно! Его смерть была не напрасна. Нас двое, а это в два раза лучше, чем епитимья в одиночестве.
– Твоя правда, брат. Но… Вас тоже должно быть двое! Где твой спутник?
– Утонул в болоте. Ты знаешь, что велит Кодекс на этот случай.
Нас осталось двое… Мы последние, а пополнение еще не подоспело. Надеюсь, что у Игумена есть на примете парочка талантливых Рябинников, которым стоило бы сменить оперение раньше срока.