Это было самое счастливое время их супружества. Оба они были заняты и интересовались своим делом. Лап мне говорил, что дети очень любили Тату. Я боялась ее влияния на Лапа, но, когда он приезжал в Марьино, она оставляла его в покое, так как была занята школой. К сожалению, они недолго там оставались и переехали в Петербург.
До нас стали доходить слухи, что Белая Армия при помощи союзников продвигается с севера. Вообще мы ничего не знали, что творится на белом свете, так как большевистские газеты были полны лжи. Мы прислушивались к тому, что казалось далекой орудийной стрельбой. Она все приближалась, становилась громче. Помню, как я стояла во дворе возле грядок с картофелем. Дело было вечером, вдали раздавались выстрелы, которые мне казались музыкой, несшей России обещание освобождения от большевиков. Все ближе и чаще раздавались залпы, и в воздухе чувствовалось какое-то возбуждение. Масоля ходила на службу во дворец и сообщала нам слухи, которыми были переполнены все умы.
Мы получали по карточкам по небольшому куску плохого черного хлеба из городской пекарни, которая находилась на площади недалеко от нашего дома на Новой улице. Когда Настя пошла за хлебом, то в пекарне ей радостно сообщили, что завтра будут давать белый хлеб. Когда же она спросила, откуда, мол, он появится, ей на ухо сообщили, что на подходе «белые». Там же на площади, у водокачки, жил сторожем бывший городовой. Я с ним дружила, и он мне изливал наболевшее на душе. А тут он меня остановил и, подмигнув, сказал, что, кажется, скоро все опять будет хорошо. Лапушка ходил на разведку, но я просила его быть осторожным, так как помнила, как мы надеялись на благоприятный переворот, когда Временное правительство сражалось с большевиками в Пулкове, а затем последние взяли верх! Наконец, мне казалось небезопасным, <что Масоля ходит> на службу. Но она говорила, что невозможно не являться, и обещала дать знать в случае каких-либо перемен. Чихачевы и Пушкины также старались узнать, что происходит, и сообщали нам новости. Накануне прихода «белых» Масоля прислала мне записку, где сообщила, что весь их отдел отправлен на радиостанцию для срочной работы и что она вернется вечером. Царскосельская радиостанция, говорили, была в то время самой мощной. Я ждала Масолю к вечеру, но она не пришла. Мы с Лапушкой пошли ее искать, думая найти у одной из подруг, но ее нигде не было. Тогда мы пошли к радиостанции, но туда не пускали. Один мужик нам сказал, что днем ее взорвали, а все приняли эти звуки за разрывы снарядов. Мы спросили, куда делись те, кого туда послали на работу, а он ответил: «Кто его знает! Может, взорвали вместе со станцией». Было совсем темно, когда мы вернулись домой в надежде, что застанем ее уже там. Ее не было. Никто о ней ничего не знал и не слышал. Наша кухня в подвале была полна соседями, которые, испугавшись снарядов, пришли туда спать. Мы с детьми легли все вместе в одной комнате наверху. Я не могла уснуть: все думала и молилась о моей Масоле.