Мы очень подружились с отцом Червяковым, который служил в прелестной церкви Всех Скорбящих Красного Креста около нас. В первый раз я у него исповедалась на другой день после того, как нас выпустили из ЧК. Мы с Марусей Чихачевой всегда туда ходили ко Всенощной. Помню раз как-то, когда особенно тоскливо было на душе и недоуменные мысли толпились в голове, я услышала пение Евангелия от Марка (16 гл., 1–8 стих), где говорится, что жены-мироносицы шли и спрашивали друг друга, кто же им отвалит камень от гроба, который столь велик. Когда же они подошли, то увидели, что он уже отвален. И тут я поняла, что не нужно смущаться величиной камней, которые нас ожидают на жизненном пути, и что Сам Господь их отвалит. Мы шли домой с Марусей. Было темно. Она была грустная, и я ей сказала: «Не надо тревожиться. Бог отвалит камень, когда мы дойдем до него». Она спросила, кто мне это сказал и что это очень хорошо сказано. Я ответила, что услышала при чтении Евангелия сегодня вечером и поняла, что именно так и бывает в жизни. Она поцеловала меня, и мы разошлись. Она была так добра к нам и так много выстрадала в разлуке с мужем, который умер в тюрьме в Нижнем Новгороде от тифа вскоре после отступления Юденича, а она не так давно умерла в Англии.
Гунчик часто говорил, что мы должны решиться бежать из Совдепии, как делали многие, но нас было так много, что казалось трудно и опасно это предпринять, а вместе с тем становилось все тяжелее прокормиться, несмотря на трогательную помощь марьинских крестьян. Нас также снабжали по сходным ценам крестьяне из окрестных сел. Когда не оставалось еды, то дети меня дразнили, говоря, мол, «старичок принесет», и действительно, один добрый старичок приносил нам, когда мог, то или другое, с опаской, так как за это сажали в тюрьму, называя это спекуляцией. Настя выбивалась из сил, стараясь достать какой-то пищи, а иногда ее тетя Маша приезжала из Чудова и привозила всякой провизии. Наши дорогие Томановские прислали нам как-то раз пять тысяч рублей, когда эти деньги были еще в цене. Одно время мы еще могли покупать у старой просфорницы при соборе маленькие просфорки, которые мы подогревали и с наслаждением ели, но это было вначале, а под конец и их не стало.
К нам иногда приезжала сестра Смирнова, которой мы всегда были рады. От нас она заходила к Екатерине Григорьевне Мухановой, которую любила. Раз она пришла ко мне и сказала: «Guess what I want to tell you?» «You are going to marry», – ответила я. «But whom?» – возразила она, а я сказала: «Either the old P-ce Gorchakoff (она мне рассказывала, как он с нею мил) or else Max Mukhanoff». Она рассмеялась и ответила: «It is Мах!» Я невольно воскликнула: «But it will be a case of marrying one’s grandmother!»