Иногда мы собирались вечерами во дворе после рабочего дня, который для меня заключался в стирке и починке нашего платья или в пошиве для кого-нибудь из заключенных. Аргентинский консул рассказывал нам про родину, жену-эльзаску, про маленькую дочь. Раз все разошлись, а я осталась вдвоем с Сечени. Мне было жаль этих иностранцев, оторванных от родины и своих близких, я стала его расспрашивать про Венгрию, про семью. Он мне сказал, что у них в семье майорат.[182] Я спросила, существуют ли у них особые законы для каждого майората, как у нас, или же для всех общий. Он рассказал, как его дед основал свой майорат, поставив следующие условия: мать наследника должна иметь сколько-то quartiers de noblesse,[183] быть католичкой и еще, не помню, какое-то условие. Он рассказал про своего отца, который жил в Константинополе и был уже тогда лет восьмидесяти; про мать, православную гречанку, моложе его почти на сорок лет, которая перешла в католичество, чтобы сын смог унаследовать майорат, но в душе она осталась православной и каждый месяц тайно приглашала греческого священника служить молебен у нее в доме. Он говорил, что она дочь греческого архимандрита и происходит от византийских царей. Я расспрашивала его о детстве, полагая, что ему приятно об этом говорить. Он рассказывал о богатстве своей семьи, о домах в Будапеште, об имениях. Позже он рассказал, что султан подарил его матери меблированную виллу на Принкипо, полностью экипированную бельем, серебром, и что у матери много драгоценностей. Мы всегда говорили с ним по-французски. В тот вечер он долго сидел и все рассказывал. Через несколько дней сообщили, что Сечени переводят почему-то в Ивановский монастырь. Наутро я поднялась во двор и увидела конвоиров, ждавших его для перевода. Когда он появился, то, отведя меня в сторону, сказал, что намерен у меня просить руки Масоли. Хотя сейчас он ничего не имеет, но, когда его выпустят в Венгрию, он сможет ее хорошо обеспечить. Его волнение казалось искренним, но меня удивила его просьба. Мы считали, что он женится на усатой Ифафиус. Масоля мне рассказывала, что он продолжал свои ухаживания за ней, но мы не придавали этому больше значения. Когда я ему напомнила, чей он жених, он вдруг сказал, что все было для отвода глаз, чтобы выходить в город. Тогда я посоветовала спросить лично Масолю, хочет ли та стать его женой. Затем я напомнила о нашем вечернем разговоре о майорате и сказала, что ему необходимо уточнить, достаточно ли у него quartiers,[184] чтобы на ней жениться, но в отношении религии Масоля ни для майората, ни за какие богатства в мире не согласится перейти в католичество, все остальное, в случае взаимной любви, безразлично. Я посоветовала ему пойти к Масоле и обговорить с ней эти вопросы.