Я уже упоминала о том, что нас часто проверяли по вечерам даже при старом коменданте, который заходил сам или посылал помощников, которые пересчитывали нас в камере. Новый комендант при первой же проверке накричал на нас за то, что какая-то из женщин не встала, когда он вошел. После его ухода я предупредила всех, что мы будем выстраиваться в шеренгу при его появлениях в камере. Нередко он прокрадывался в камеру ночью и пересчитывал спящих. Не знаю, что было тому причиной. Возможно, он ожидал чьего-то побега, но только подобные посещения были некстати, поскольку во сне в душной камере многие женщины сбрасывали с себя одежду. Некоторые бабы, получавшие с воли муку, хотели утром печь лепешки и потому настаивали на топке печи. После первого посещения коменданта я стала вставать ночами, чтобы укрывать разбросавшихся во сне. В то время среди нас водились молодые шалуньи. Раз в дождливый вечер, когда мы вынужденно сидели в камере, кто-то стал делать из подушек, палок и тряпок большую куклу в человеческий рост. У кого-то нашлись фальшивые локоны, которые прикрепили к голове, а куклу усадили на скамейку у подобия столика в глубине камеры. Получилось, будто сидит женщина, задумавшись и подперев рукою голову. При приближении ночной проверки кто-то хотел ее разобрать, но я сказала, что комендант ее вряд ли заметит, так что можно отложить это до утра. Если что-то будет не так, то я беру вину на себя. Я попросила только не смеяться во время проверки, а стоять вытянувшись в струнку. Комендант, действительно, ничего не заметил, пересчитал и ушел. Тогда я сказала, что если ему вздумается прийти ночью, то он ее непременно заметит и, приняв ее за одну из нас, начнет пересчитывать. Он наверняка подумает, что это новенькая или привидение. Я их просила в случае его прихода не двигаться, не смеяться и не разговаривать, пока его шаги не стихнут в коридоре. Все должны делать вид, что спят крепким сном, а я за все отвечаю. Улеглись в обычное время. Некоторые дамы, особенно графиня Ростопчина, протестовали против куклы из-за страха перед комендантом, но я их успокоила тем, что могу пострадать лишь я одна. После полуночи я задремала и вдруг услышала шаги. Дверь отворилась. Крадучись вошел комендант. Под светом фонарика он пересчитал всех и собрался уже уходить, как вдруг заметил сидящую фигуру. Он обернулся, пытаясь убедиться, что не пропустил ни одной койки. В каждой спало по женщине. Тогда он обратился к кукле: «А вы почему не спите?» Он все же решил, что обчелся… Ответа не последовало! Тогда он приблизился к ней и повторил вопрос. Снова молчание. После этого он направил на нее свет фонарика и взял за локоть. Кукла пошатнулась. Он провел по ее «голове» в платочке, она свалилась на пол. Тогда он развернулся и быстро ушел. Я на всякий случай зашикала на женщин, чтобы они дождались тишины. Когда шаги стихли в коридоре, все разом заговорили и перестали сдерживать душивший смех. Долго болтали, потом уснули, а утром разобрали куклу, как будто ничего и не было. На кухне нас спрашивали, что произошло ночью и почему комендант так недоволен. Мы отвечали, что это наша тайна. Я просила женщин не рассказывать об этом, чтобы не поднимать на смех коменданта, а сама пошла к Ганенфельду и ему все рассказала, предупредив, что если что-то будет на проверке, то я за все отвечаю, а он должен сохранять серьезный вид. День прошел обычно, хотя я все время ожидала вызова. Дамы трепетали от страха, а девицы фыркали по углам. При вечерней команде на проверку мы построились в шеренгу. Вошел комендант со свитой. Пересчитав нас, он вдруг спросил, кто построил куклу. Я сказала, что я всех надоумила это сделать и за все отвечаю. Тогда он спросил, откуда взялись волосы. Но я ответила, что это останется нашей тайной, и засмеялась, а в ответ увидела некое подобие улыбки, промелькнувшей по его лицу. Свита же просто рассмеялась. Комендант быстро вышел, чтобы не видели его желания смеяться. На том дело и кончилось.