Когда с вами Бог. Воспоминания (Голицына) - страница 153
Так мы зажили на квартире тети Машеньки в надежде на ее скорое возвращение. Марфуша дважды в неделю носила ей передачи, что было нелегким делом. Помимо самого пути нужно было добыть продукты, уложить их как можно компактнее в мешки, составить им список, чем свет выйти из дома, отстоять в очереди, передать посылку, дождаться расписки от тети и, получив посуду от предыдущей передачи, проделать обратный путь. Иногда давали разрешение на свидание, что влекло новые осложнения: долгое ожидание, но для поддержки связи с заключенным это было необходимо. Я была у тети дважды, так как заключение затянулось. Я ходила с Марфушей, и, выйдя на рассвете, мы вернулись затемно. После долгого ожидания, сначала у ворот, а потом в каком-то мрачном и сводчатом подвале, я прошла к тете в какое-то отгороженное двойной решеткой помещение, так что мы оставались друг от друга на расстоянии аршина.
И все это без малейшей возможности присесть. В узком коридорчике ходил все время часовой, и мы ждали, когда он минует нас, чтобы быстро протянуть руки через обе решетки, чтобы передать записку или что-то из необходимого. Она просила принести ей часы на браслете. Мне удалось их ей просунуть. Говорить позволяли не более десяти минут. Тетя была бодра и покойна. Она мне быстро сказала по-английски, что хотела, и я ушла; в очереди томились другие арестанты. Словом, это посещение оставило у меня самое мрачное воспоминание.
Масоля чувствовала какое-то недомогание. Я относила это на счет неизвестности о пребывании Сечени. Мы даже боялись, что его расстреляли…
Тетя Надя пригласила нас 17 сентября провести весь день в Марфо-Мариинской общине на Ордынке. Она и еще несколько сестер были именинницами в этот день. Настоятельницей после ареста Великой Княгини Елизаветы Федоровны была Валентина Гордеева, которая воспитала Ваву и Ники.[186] Она была бесконечно добра к нам и помогала, чем могла. Мы с Масолей пошли туда, чтобы присутствовать на службе в церкви. По случаю именин вечером был роскошный ужин, состоящий из подношений именинницам: белые булки с вареньем и ячменным кофе. Многие читали стихи, составленные сестрами в честь именинниц. После ужина мы с Масолей помогли убрать столы, и когда вышли, то было совсем темно. Масоля шла как-то вяло и сказала, что у нее какие-то боли в животе. Мы шли совсем медленно, и все равно Масоля попросила присесть на тумбу возле церкви. На лице ее отобразилось страдание. Тетя Надя нагрузила нас, по желанию Валентины, всякой провизией, и Масоля это несла. Даже теперь я с ужасом вспоминаю это возвращение. Масоля всю дорогу еле сдерживала слезы от болей. Она полагала, что у нее аппендицит. Я упрекала себя, что разрешила ей двигать тяжелые столы после плотного ужина, и боялась заворота кишок. Оставалось только внутренне молиться, чтобы мы как-нибудь дошли. Когда наконец часа через три мы доплелись к себе, я уложила Масолю и не знала, что предпринять, так как даже не знала, где раздобыть доктора. Четвериковы нам порекомендовали докторшу, жившую рядом. Я собралась пойти за ней, но тут появилась Анна Борисовна, которую тоже выпустили на свободу. Она содержалась в худших условиях, чем мы, так как то была настоящая тюрьма. Она в ней познакомилась с несколькими новгородками, знавшими Тоцу и всех нас. Анна Борисовна, по рассказам Сабуровых, не хотела принимать передачи и отсылала их обратно, к огорчению приносивших. Анна Борисовна рекомендовала мне ту же докторшу, к которой я и сбегала. Она быстро пришла, осмотрела больную и тоже решила, что у Масоли аппендицит. Она объяснила, что делать дальше, так как необходима была операция. Нам рекомендовали отвезти ее к хирургу на Собачью площадку. Я так и сделала. Масоля оставалась в больнице довольно долго под присмотром доктора и сестер, которые в основном были из «бывших». Попечительницей больницы была госпожа Джунковская, часто навещавшая Масолю, которой было хорошо в больнице.