Хотелось мне утешить Лапушку, но тогда я не могла этого сделать и только благодарила его, что не оставил мать. Он заботливо уложил меня. Багажа у нас почти не было. Мы ехали на Ригу, и пограничная станция, кажется, была Погорелово. Там в последний раз нас обшарили большевики. Лап просил их оставить меня в покое, сказав, что я больна. На что они спросили, нет ли у меня чего спрятанного. Я все время боялась, что они задержат Лапушку, когда смотрели в наши паспорта. Таких случаев было много: довезут до границы и завернут, еще и арестуют. По Божьей милости нас выпустили. На следующем этапе нас уже проверяли услужливые латыши. Несмотря на грубость красноармейцев, щемящей болью отзывалось, что мы покидаем родную землю, и, возможно, навсегда. Затем мы меняли поезд и приехали в Ригу поздно вечером. С трудом нашли извозчика, доставившего нас в гостиницу на ночевку. На другой день мы вышли побродить, узнать про поезда и навестить курьера из английской миссии. Это был тот же человек, что отвез к тебе в Берлин Алекушку Нас поразила чистота и благоустройство города, обилие еды и всего необходимого в магазинах, но боялись покупать, чтобы не растратить деньги. Лапушка купил лишь галстук, а я закрепку для волос, которую долго хранила. Курьер и его жена (русская) были очень радушны, помогли все разузнать о поездах. Кажется, для дальнейшего пути надо было проставить визы. Послав тебе телеграмму в Дрезден о том, что мы в пятницу утром, 18 ноября, приезжаем в Берлин на такой-то вокзал и в таком-то часу, мы уехали из Риги. Вагоны поразили чистотой. В Риге мы запаслись кое-какой провизией.
В Берлине мы тщетно искали твое дорогое лицо среди толпы встречавших. Мы не знали, что же делать дальше. Англичане дали нам адрес гостиницы рядом с вокзалом, и, убедившись, что тебя нет, мы поехали туда. Мы боялись встретить после войны враждебное отношение к себе немцев. Ничуть не бывало: немцы были любезны и предупредительны, когда узнавали, что мы русские, зато французов ненавидели всеми фибрами души. Нас предупредили, что говорить в транспорте по-французски опасно. Мы выпили кофе, обсуждая наши дальнейшие действия. Я была рада видеть, что меланхолия Лапушки рассеялась под влиянием тревоги за твое отсутствие. В Риге он был подавлен, мрачен и написал Кисе длинное письмо. Наконец мы решили, что ему лучше вернуться на вокзал в надежде встретить тебя там. Потом он рассказал, как в полном отчаянии шел по платформе, не найдя тебя, и вдруг увидел высокую красивую даму, которая направлялась к нему, не замечая его. Тогда вдруг он тебя узнал. Вы же не виделись пять лет! Я в то же время находилась в нашем номере и молилась о чуде, чтобы Лап тебя встретил. Когда же ты появилась в гостинице, я не поверила своим глазам. Мы бросились в объятья друг друга. Оказалось, что в телеграмме переврали время прибытия поезда, и ты не знала, где нас искать после того, как при тебе пришли и уехали несколько поездов без нас. Ты нам сказала, что мы в тот же день поедем в Дрезден, но сперва отвезла на квартиру какого-то знакомого. В Дрезден мы приехали вечером в пансион Ripp, где жила с тобой Нина Казбек с Мариной, которой тогда было пять лет. К чувству радости от встречи с тобой примешивалась тревога после того, как в нашей переписке ты сообщила о своем намерении снова выйти замуж. Я надеялась, что Нина мне сообщит какие-нибудь сведения о Ваньке, так как понимала, что любовь слепа, и это меня мучило. Несмотря на перемену обстановки, я замечала, что Лапушка мысленно в Москве, хотя внешне радуется и интересуется всем в свободных странах. Ты сказала, что дала знать о нашем приезде Тоце, у которой жила Фугишка. Ты поселила нас в уютной комнате рядом с твоей. На другое утро вдруг влетела Фугишка, которую послала к нам Тоца. А мы и не чаяли, что увидим ее!