А еще нас всех заботило трудоустройство Лапа. Добрая миссис Дашвуд пригласила меня обедать, чтобы познакомить со знаменитым Т. Р. O’Conner, ирландским депутатом парламента. Ее мать была гречанка и в большой дружбе с ним. Говорили, что он в нее был влюблен, а теперь они обедали часто у нее и проводили вечера. Она говорила на всех языках. Миссис Дашвуд сама поехала со мной на обед и говорила, что Т. Р. сам заинтересовался Лапом и хотел что-то для него сделать. Он поразил меня тем, что в нем не было ни намека на чопорность, присущую старым англичанам, что, впрочем, не мешает им оставаться премилыми людьми. Мне все говорили: «Увидите, что он настоящий ирландец», может быть, в этом оно и выражалось. Он обещал похлопотать о трудоустройстве Лапа перед своим другом-американцем, возглавлявшим большую электрическую компанию. Как тот приедет, он обещал дать знать. Я сказала ему о своем намерении съездить в Шотландию, и он сказал, что я успею это сделать до приезда его друга.
Тюря с Обливанкой и Мозер надавали нам всяких нарядов, а Тюря отвела меня в лучший обувной магазин, где обувь изготовляют по заказам, так как у меня опухали ноги. К нам приставили приказчика, который опекал нас, просвечивал через аппарат отдельно каждую ногу, снимал мерки и так далее. Он казался нам лордом, но внутренне мы потешались над оказанными нам почестями. «Лорд» приказывал приносить и уносить коробки, сам примерял на меня туфли. Я для этого случая надела чулки, которые не посрамили бы семью. Наконец он объявил, что для моих ног нет подходящей обуви, с ужасом разглядывая мои башмаки, и что делать надо на заказ. Когда я спросила о цене и он назвал три фунта, я открыла было рот для протеста, но Тюря быстро ответила согласием, схватив меня за руку. Для меня это было целое состояние. Она увлекла меня быстро за руку к креслу, на которое «лорд» меня угодливо посадил, чтобы окончательно решить этот вопрос. Когда же нас наконец с почетом проводили, «лорд» просил ему писать, если я захочу еще заказать, а я подумала: «Никогда больше!» Когда мы с Тюрей отошли подальше, то рассмеялись и долго не могли успокоиться. Наконец Тюренька сказала, что после таких трудов надо подкрепиться. Я согласилась, что на еде будем нагонять то, что истратили на обувь. Мы очутились перед одним из многочисленных Lyons tea-rooms, который я указала Тюре, хотя он мне показался слишком великолепным. Когда же мы вошли, то увидели, что публика там была далеко не нарядной. В углу мы нашли столик, покрытый несвежей скатертью и с четырьмя приборами. Мы начали изучать меню. Все, что нам казалось вкусным, оказывалось дорогим по нашим понятиям, так что дело кончилось яичницей с ветчиной и чаем. Когда мы, сетуя на то, что вкусное не для нас, начали трапезу, к столику подошла дама и села рядом с Тюрей, брыкнув меня под столом. При взгляде на нее я узнала ту, что «лорд» гонял за коробками в магазине. Она тоже нас узнала, покраснела и хотела уйти за другой столик, но все было занято. Когда же к ней подошла официантка, она заказала как раз все, что нам было не по карману. Так что мы сами застыли над тарелками, и у нас отбило аппетит. А уж когда ей все принесли и мы увидели, как это вкусно, мы быстро поднялись и ушли. Я нарочно любезно ей поклонилась, чтобы ее не смущать. Когда мы оказались на улице, то Тюря мне сказала, что теперь «лорд» потеряет к нам всякий интерес, поскольку в это заведение ходят только приказчики, и она, наверное, решила, что мы самозванки. И снова мы долго смеялись. Но когда пришли башмаки с подобострастным письмом от «лорда», то мы решили, что она ничего ему не сказала о том, как низко мы пали.