Тем временем из Совдепии приехала Алена Ливен. Ее сестра Софья приносила нам когда-то передачи в Новопесковском лагере. Они обе были дружны с покойной женой Kiniston Studd, Hilda Beauchamps, бывшей подругой тети Лины и Ольги. Она с мужем была у нас в Марьине в первое время после нашей женитьбы. У вдовца Алена и остановилась, и он пригласил нас к обеду. Он жил на улице знаменитых лондонских докторов, на Харлей-стрит. Хозяйством заведовала его дочь, Vera, напоминавшая свою мать. Алена была больна и должна была лежать. Она мне рассказывала, как добр был с ней Кинни, как носил ее по лестнице на руках. Через год они поженились, когда она совсем поправилась, и вскоре его выбрали мэром, так что Алена должна была заняться чуждым ей представительством, хотя она была всегда настоящая «гранд-дама». Она всегда старалась помогать бедным русским, встречавшимся ей на жизненном пути, которых она всегда удивительно умела согреть и ободрить. Она и ее муж были убежденными редстокистами. Перед обедом и по его окончании он сам читал молитву. Vera мне рассказала, что она долго жила в Индии, где была миссионеркой, и мечтала о том, чтобы вернуться к этой деятельности, но не хотела покидать отца. Его свадьба дала ей возможность вернуться в Индию, где, кажется, она и осталась, по крайней мере, в остальные мои приезды в Лондон я навещала Studd’oв, но она по-прежнему в это время была в Индии. Мозер всячески развлекала Лапушку, которого сразу полюбила, как и он ее. Его плохой английский не был тому помехой, и они как-то понимали друг друга, а если она что-то и не понимала, то ласково трепала его по руке, приговаривая: «Yes, yes, Nikolas, it‘s all right».[231] Что именно было «ол райт», неизвестно. Раз одна из девиц, пользовавшаяся успехом, пригласила его на вечеринку. Мозер раздобыла Лапу чудный фрак у одной из своих знакомых, миссис Burnam, которая была страшно богата и часто приглашала Мозер на прогулку на своей яхте. Несмотря на богатство, она делала много добрых дел. Ее дед-американец, завещая свое состояние детям, хотел, чтобы они всегда делились с бедными. Мозер с вожделением рассказывала, что у той был на каждый день недели свой сервиз и что она купила тот участок Лондона, где была подписана знаменитая «Хартия вольностей» (Magna Carta), и подарила его государству, за что получила титул Lady Fairhaven. Когда Мозер узнала, что у сына Burnam целых два фрака, она попросила его примерить один и затем снять. Потом она забрала его и, сказав свое знаменитое «ол райт», увезла его для Лапа. Итак, он был в этом чудном фраке на том торжестве, где страдал от незнания языка, но зато хорошо танцевал и был приятным кавалером. На этом вечере пригласившая его девица попросила его принести ее мешочек, забытый ею в другой комнате. Лап решил, что его просят позвать кого-то из гостей по имени Mantelpiece. Имен молодых людей он не знал и решил действовать наугад; обнаружив на лестнице одного из них, он сообщил ему, что хозяйка просит его к себе. Они оба вернулись с пустыми руками, и Лап сказал, указывая на свою находку: «Here is Mantelpiece». Сначала никто ничего не понял, но потом раздался гомерический хохот, к немалому смущению Лапа. Сам добродушный Mantelpiece отвел его в комнату за мешочком и жестами объяснил, в чем было задание. Потом за Лапом это прозвище утвердилось.