Когда они выбрались из Анапы в Кисловодск, то вскоре должны были бежать оттуда в экипажах при помощи Шкуро. С Великой Княгиней бежали многие жители Кисловодска, в частности Вавы и Мещерские. Великая Княгиня всегда была живой проповедью для всех, а для Тюри это была незаменимая школа. Чем больше я думаю обо всем, что нами всеми пережито, тем более убеждаюсь, что это было не только необходимо, а что Бог вел нас всех путями мудрости и любви, как ведут Россию крестным путем к возрождению в Свете Лица Его.
Тюря много мне рассказывала во время наших длинных прогулок, но чаще наша милая Aunt Aunt возила нас по гостям к своим друзьям. Боюсь, что мы не всегда вели себя прилично, к ее немалому ужасу. Мы были смешливы, и нас немало забавляла эта застывшая провинциальная жизнь, которая ничего, кроме своих чаев и бриджей, не видела, была всегда любезна, радушна, но предпочитала закрывать глаза на все, что делается на белом свете и что лично их не касалось. Была одна милая старушка, Mrs. Ikmer, ей было лет девяносто, она всегда старалась сама разливать чай из огромного серебряного чайника, причем ее руки так тряслись, что она поливала все кругом, но никому не позволяла помочь ей. В первый раз, когда нас к ней повезли с визитом, и мы думали, что сказать, она вдруг предупредила нас: «I knew a Queen».[245] В ответ мы с Тюрей вульгарно фыркнули, a Aunt Aunt looked daggers at us.[246] Затем Mrs. Ikmer нам объяснила, что королевой была Наталья Сербская, жена короля Милана.
Но вернусь к рассказам о Великой Княгине. Она добралась до Новороссийска, где пришлось какое-то время ждать суда, которые должны были эвакуировать огромное количество беженцев, и вы снова были вместе с Тюрей. Там же оказался и Лейт Смитт, который нам рассказал о тех ужасных ветрах там, опрокидывавших даже поезда. Когда же наконец погрузились на пароходы, Великая Княгиня просила, чтобы взяли всех, кто только сможет поместиться. О своих удобствах она никогда не думала, а только соглашалась на минимум, чтобы больше места осталось другим. По дороге где-то пришлось пройти карантин, причем раздевали всех донага.[247] Несмотря на попытки Тюри добиться исключения для Великой Княгини, она все же простудилась, продрогнув на ветру, и тотчас заболела, но все равно и тут не жаловалась и не искала себе привилегий. Насколько я помню, они через Марсель попали на Ривьеру, где семья Paget устроила ее и снабдила всем, чем смогла. Они раньше заказали в Париже и отослали ее сундук вещей в Совдепию. Тюря говорила, что Великая Княгиня тосковала по России, когда ее покинула, и всегда искала общения с русскими. Раз они ехали в автомобиле по «карнизу», и вдруг им навстречу попался человек, похожий на рабочего. Великая Княгиня остановила автомобиль и сказала Тюре: «Это русский. Позовите его, я хочу с ним поговорить». Человек действительно оказался русским, бывшим солдатом, из тех, кто сражался на французском фронте и теперь работал на Ривьере. Великая Княгиня расспросила его подробно о жизни и, когда они отъехали, вдруг спохватилась, что не предложила ему денег. Она велела шоферу повернуть и догнать рабочего, но того не оказалось. Многое испарилось из памяти, и ты, Аглаидушка, может, сама допишешь эти воспоминания для потомства, если после этой ужасной войны что-то уцелеет. Тюря пробыла с Великой Княгиней какое-то время в Канне, где впервые встретила Джима, который был там на поправке после дизентерии, которой он заболел в Галлиполи, затем был эвакуирован в Александрию, где его поместили в палату с такими же больными. Однажды он проснулся парализованным этой ужасной болезнью, и его эвакуировали, дав телеграмму Мозер, чтобы она его встретила, не объяснив причины. Когда его вынесли на лондонском вокзале из вагона, ей показалось, что несут покойника. Долго он пребывал между жизнью и смертью, но наконец его выходили, и Paget пригласил его к себе на виллу в Канн, которую он превратил в лечебницу для выздоравливающих офицеров.