Когда с вами Бог. Воспоминания (Голицына) - страница 84

Сестра милосердия побежала в больницу сообщить о своей находке, и вскоре был выслан фургон для доставки тела. На другой день, как только узнали о случившемся, мы с детьми пошли в покойницкую больницы, чтобы поклониться праху. Там все время служили панихиды. Батюшка лежал в гробу, и лицо его, конечно, было покрыто воздухом, как это полагается священнику. Большевики боялись, что будут торжественные похороны мученика, и долго не разрешали похоронить его под собором, а когда позволили, то объявили, что если соберется толпа, то по ней откроют огонь из броневика. Мне об этом сказала наша Настя, когда я было собралась на похороны. Я собрала детей и сказала им об этой угрозе. Сама я этому не верила, но предложила детям свободно выбрать: идти или остаться. Они пошли со мной. Мы отправились туда с утра. При подходе к собору оказалось, что к нему со всех сторон стекается народ, а сама площадь была уже заполнена. Одновременно я заметила слева на дороге броневик, который стоял напротив, с северной стороны. Я надеялась, что дети его не видят. Было почти невозможно пробиться через густую толпу, заполнившую площадь и церковь. Когда нам наконец удалось подняться на паперть, гроб с Крестным Ходом уже начали выносить. Все православное духовенство Царского было в полном составе, и Крестный Ход три раза медленно обошел собор при стройном пении «Святый Боже», после чего гроб поставили в склеп под собором, и толпа медленно разошлась. Я думаю, что большевики просто не посмели стрелять, но то было вначале, когда они еще не обнаглели.

У меня очень многое стерлось из памяти за время революции, так что мой рассказ не очень последователен.

Становилось все труднее питаться, и я помню, что невозможно было уже купить и конину, а мы делали какие-то лепешки из картофельной кожуры, причем замерзший и полусгнивший картофель добывали в каких-то грязных подвалах. Ели какой-то кисель из крахмала, a pièce de resistance[145] была вонючая вобла. Рожь мы варили и ели в виде каши, но она из нас тотчас выходила в том же виде, как и вошла, пока нам не посоветовали молоть ее. Электричество не работало, дров не было, трубы постоянно лопались и затопляли подвал, мастеров для починки тоже не было.

Стирать было невозможно из-за отсутствия теплой воды, и Настя ободрала себе руки, пытаясь делать это в ледяной воде. Вечерами мы заправляли самовар, ели свою скудную пищу при его свете, а потом, затопив самую маленькую печь, сидя вокруг нее на полу, пытались читать.

Постоянно приходили для обысков солдаты, но я всегда давала знать нашему соседу этажом выше, Брандорфу, и ему удавалось как-то, под тем или иным предлогом, избавлять нас от непрошеных гостей. В это время мы часто виделись с милой Машей Пушкиной и ее дочерью Икой, а также к нам заходил Михаил Владимирович Иславин, живший с матерью в Царском, в отрыве от семьи. Однажды вечером, когда мы спокойно были у себя, прибежала бледная как полотно Настя и сказала, что пришли с обыском солдаты и требуют меня. Я велела ей провести их наверх, а сама хотела дать знать Брандорфу, но она только успела шепнуть, что у него тоже обыск, как несколько человек ввалилось в мою комнату. На мой вопрос, что им нужно, я получила ответ, что, мол, скоро узнаем, и велели отпереть все шкафы и ящики. Как раз незадолго до того я зашила все свои драгоценности в мешочек и носила его на груди, обвязав вокруг шеи, а деньги разместила среди столового и постельного белья. Драгоценности были так тяжелы и неудобны, что я сняла их за день до обыска и забросила в угол бельевого шкафа. Еще у нас был небольшой запас сахара и варенья, которые в то время выдавались в лавках по карточкам. Набег к нам большевиков был не первым, но оказался последним. Раньше они приходили с обысками под тем или иным предлогом, но Брандорфу всегда удавалось выпроваживать их без грабежа. Когда же в этот вечер ввалились к нам эти господа, как раз позвонил Иславин, который жил у матери в Царском, будучи отрезан от своей семьи на Кавказе. Один из чекистов тотчас подскочил к телефону и спросил, кто говорит. Иславин же хотел узнать, кто у телефона, и сказал, что хочет говорить со мной. Чекист сказался моим слугой. Иславин отлично знал, что у нас одна только Настя, а мужчин в доме нет. Он заподозрил неладное и положил трубку. Чекист стал допытываться, кто звонил, но, так как он нас не подпустил к трубке, мы сами того не знали. Позже узнали об этом от самого Иславина. Вскоре позвонила одна из подруг Алекушки, девочка лет десяти, которая хотела узнать домашнее задание в школе. Чекист снова подскочил первым, а потом заставил Алеку просить девочку прийти к нам. Они хотели устроить ловушку для наших знакомых. Девочка ответила, что мама не позволит ей идти вечером в такую даль, и повесила трубку. Та же процедура повторилась, когда Андик Пушкин