Андрей был на практике, но практика у него сорвалась, и его назначили на Камскую нефть. Перед отъездом он также был в Уктусе. Когда я шла со своими большими взрослыми сыновьями, то радовалась, и только одна мысль была горька. Ведь третий должен был бы идти рядом. Не дорастила я своего милого, бедного Цику… Ничего ненормального в Мишином поведении тогда ещё не было. О наших делах я ему не говорила.
По приезде в город меня ожидало огорчение. Петровна внезапно собралась ехать в деревню: у неё заболела сестра. Новую прислугу оказалось найти чрезвычайно трудно, пришла паспортизация. С рабочими паспортами не прописывали, со свердловскими людей не находилось. А тут и К.К. приготовил мне сюрприз. Внезапно он спросил меня за чаем, не разрешу ли я, чтобы женщина, с которой он будет жить, осталась бы с ним в этой квартире, ввиду того что я говорила о своем желании остаться здесь. Я так поразилась от неожиданности, что сама не знаю, как сказала: «Хорошо». – «Ну в таком случае я это передам Оне».
Я никак не ожидала, что это она. Про Оню даже не подумала, но как-то взяла себя в руки и сказала: «Оня тебе не пара. Это худшее, что ты мог придумать. Если уж у тебя с Москвой не выгорело, поищи себе молодую, простую девушку, которая бы о тебе заботилась, когда ты состаришься». Потом пришла к нему в комнату и сказала: «Ничего из этого не выйдет, и не потому, что я тебе помешала бы: я не стала бы делать ни козней, ни интриг, и ты это знаешь. Но поверь мне, что ни одна женщина – ни Оня, ни какая другая – не согласится въехать в квартиру, где живёт с детьми первая жена». Он задумался и сказал: «Хорошо! Я буду искать себе квартиру».
Сентябрь и октябрь К.К. был на курорте и в Москве, я со страхом ждала его возвращения, так как уезжал он в самом неприязненном ко мне настроении. Приезд его меня поразил. Он вошел весёлый, любезный, чрезвычайно нарядный, сразу прошёл в столовую. «Как у вас пусто! Надо мебель прикупить!» Потом начал заглядывать в горшки с цветами. Он был ласков, мил: казалось, приехал прежний муж. Я не знала, что подумать, но решила платить тем же.
Жизнь стала точно восстанавливаться. Правда, он привёз детям подарки, а мне ничего, но я была и тем довольна, что он разговаривает, спрашивает о моих делах, как будто интересуется ими, хвалит обед, не говорит «всё равно» и даже обращается за помощью. У него болели уши, и доктор прописал ему горячий «пузырь». Я грела воду, заматывала ему голову и не понимала, что это всё тот же эгоизм. Нужна была ещё потому, что лечить себя самому ему было трудно, да и обед есть надо. Так продолжалось месяца два-три, пока не ушла новая прислуга Степановна. Хотя Степановна была лентяйка, грязнуля и воровка, но всё же это был какой-то человек, который топил печь, выносил помои и иногда мыл пол, обед она варила плохо, но всё же варила. Когда Степановна ушла, всё вновь свалилось на меня, а у меня была нагрузка большая в две смены, и можно себе представить, как пошло хозяйство. Всё же я напрягалась изо всех сил, вставала утром пораньше, чтобы успеть купить к чаю хлеба и масла, приготовляла завтрак и обед, но всё трещало по швам, и сразу я заметила, что К.К. недоволен. Видно было, что он всех нас терпит только из-за хозяйства, а когда хозяйство страдает, тяготится семьёй и не совсем удобной жизнью. Потом мне попалась хорошая приходящая девушка, но и с ней хлопот было мне достаточно.