Безденежье, голод, болезни, необходимость ютиться в одном доме с родственниками, жить в чужом нелюбимом городе, заводить огород – для бывшей бестужевки Ксенички Лёвшиной, дворянки, которую обучали французскому и немецкому, но забыли показать, как потрошить гуся, всё это стало кошмарным сном, от которого никак не удавалось очнуться.
События 1930-х, которые она описывает в самых страшных своих дневниках, разворачивались в Ленинграде. Миша, одарённый пианист и композитор, студент музыкального техникума, сошёл с ума от несчастной любви – юная скрипачка разбила ему не только сердце, но и рассудок.
Ксении Михайловне было в ту пору примерно столько же лет, сколько сейчас мне. Бедность, двое маленьких детей, измены мужа, безумие Миши, странное поведение Андрея, в котором она искала опору, а находила лишь новые проблемы… Ксения рано постарела, выдохлась, у неё просто не было возможности следить за собой и соблюдать «диэты». Что же касается К.К., то он, как всякий увлечённый своим делом человек, в какой-то момент вдруг испугался: жизнь идёт стороной, а он в своих вечных штудиях и экскурсиях не успевал насладиться ею так, как хотел. Рядом с ним – непривлекательная, быстро стареющая женщина. А он-то ещё мужчина хоть куда!
Я вспомнила портрет на могильном памятнике. Импозантный старик в пенсне, К.К. наверняка считал себя в ту пору неотразимым – по крайней мере, достойным того, чтобы обзавестись новой молодой женой, какой-нибудь Оней или Ниной. Ксения Михайловна раздражала его, как смертельно надоевшая мебель, обновить которую покамест не на что, но очень хочется. И он преспокойно обсуждал с ней поиски новой мебели, то есть жены, – чувства самой Ксении были ему неинтересны.
…Я так долго топталась на пороге музея, не решаясь войти, что на меня уже стали коситься студенты– курильщики. И до урока со Стёпой Лариным осталось всего два часа! В общем, я зажмурилась, как будто собираясь нырнуть в ледяную воду, и открыла наконец дверь в своё (и не своё) прошлое. Купила в кассе билет и, чтобы оттянуть время, зашла в музейный магазин.
– Может быть, у вас есть вопросы? – вступил в диалог продавец.
– Почему из красивого камня делают такие некрасивые украшения?
– Так это вы не видели настоящих! – обрадовался продавец и открыл ящик под прилавком. – Смотрите сюда.
В синей бархатной коробочке лежал перстень. Бриллиант с изумрудами.
– Богато. Цыганская мечта.
– Вы, вероятно, из семьи ювелиров?
– Я внучка основателя этого музея.
– А-а. Тогда имеете право!
Музей занимает три этажа, со второго по четвёртый. В детстве мне нравилось спускаться сверху вниз, мои любимые залы были как раз таки на четвёртом: палеонтологический отдел, петрография и древняя фауна. Череп шерстистого носорога, окаменевшие раковины головоногих моллюсков, скрученных в бараний рог, волноприбойные знаки в кварците. «Верхний протерозой», – с уважением говорил папа. Гуляя по тихим залам, я закрывала глаза – и слышала, как бушует девонское море. Даже теперь папин голос звучал у меня в ушах отчётливо, будто его передавали по «Радио СИ»: «Девонский период – время, когда на Урале царили рыбы. Лучепёрые, кистепёрые, двоякодышащие… И самые разные морские организмы – когда они умирали, то из останков их образовывался особенный ил, а из него, спустя многие века, появились яшмы».