Основание: Приказ по СГИ от 18 мая 1943 г. № 56.
Действительно по предъявлении паспорта.
С Лёвшиной К. М. следует дочь Матвеева Ксения 1928 года рождения.
Самолёт летит в Хабаровск, за иллюминатором – многоцветный яшмовый рассвет, в глаза мне как будто песку насыпали. Тараканова освобождается от пледа, которым я её накрыла, и говорит громким шёпотом:
– Я в туалет, покурить!
– Нельзя курить в самолёте, я тоже хочу, но терплю.
– А я быстренько.
– При чём тут быстренько или не быстренько! Там детекторы дыма.
Тараканова лезет в свою сумку и достаёт оттуда с торжественным видом… презерватив в индивидуальной упаковке.
– Это ещё зачем?
– Надеваешь на датчик дыма – и, как ты говоришь, воуля!
– Ира, пожалуйста, не надо. На вот, съешь пока конфетку.
Я думала, Княжна просто перешагнёт через меня, как всю жизнь делала, но она покорно вздыхает и разворачивает обёртку леденца. Презерватив отправляется обратно в сумку.
Яшму за иллюминатором сменяет синий лазурит с белыми вкраплениями облаков. В салоне включают свет. Скоро нас будут кормить, а потом – готовиться к посадке, что бы это ни значило.
Ира от еды отказывается и снова пытается уснуть, подложив под голову свёрнутую мамину шаль – взяла её с собой, наверное, из-за запаха, потому что красоты в этой шали никакой. Во Франции для любимых вещиц младенцев есть специальное название – doudou. Это чаще всего мягкая игрушка, но может быть и салфетка, и просто кусочек ткани, с которым малыш играл, мусоля его во рту. Там и в ясли малыша не возьмут без «дуду» – этот предмет указан в списке необходимых вещей. Французы считают, что он помогает ребёнку освоиться в незнакомом мире, потому что воплощает родной дом и хранит запах матери. Шаль моей мамы – дуду взрослой Таракановой, а кто, впрочем, сказал, что она взрослая? Влада, уже в аэропорту, отвела меня в сторону и сказала: «Надо тебе, Ксюшка, изменить отношение к близким людям. Ира, например, спит и видит, чтобы ты её наконец-то простила. Она из кожи вон лезет, а ты ничего не замечаешь!» Приклеенные ресницы Влады торчали, как щётка. Я смотрела на эти ресницы и думала: а ведь она права, я вижу только то, что бросается в глаза. Тараканова поделилась с Владой своими печалями, а со мной она уже много лет говорит исключительно по делу.
Мы проводили Владу до выхода на посадку, и, пока другие люди снимали ремни и обувь, готовясь пройти досмотр, она оборачивалась и махала нам с Ирой, как ребёнок, который впервые летит один в чужой город. «Смешная она, конечно», – сказала Тараканова, когда мы курили около урны, напоминавшей печь-буржуйку. Теперь нас понесло в Хабаровск.