«Перед самым концом пути»
Хабаровск, октябрь 2018 г.
С утра мы собрали вещи. Княжна была в духе, вчерашней печали след простыл. Я знала это её настроение – оно предвещало скорый запой. Лишь бы продержалась до дома! Ира несколько раз просилась на улицу, чтобы нарвать маме каких-то листьев для гербария, но я её не пустила. Знаю я эти листья.
– Ничего ты не знаешь, – сердилась Княжна. – Тётя Вера любит необычные деревья, а у нас таких не растёт.
– Тётя Вера скоро поедет в Сочи.
– То Сочи, а то Хабаровск.
Я предложила пойти за листьями вместе, и Княжна тут же потеряла к этой затее всякий интерес. В мыслях она уже была в Ревде или Каменске, среди соратников и утешителей. И злилась, что я увезла её в Хабаровск.
– Дурацкая поездка, – ворчала Ира, переключая каналы телевизора. – Дурацкий город. Только река нормальная.
Я понимала, что с ней происходит, и не обижалась. Прошло ровно столько времени, чтобы отравленный постоянными алкогольными вливаниями организм потребовал новой дозы уже не тихо, а во весь голос. Но только не здесь. Я, конечно, рисковала, взяв её с собой. Размякла. Хотела поблагодарить за чудесное финансовое исцеление. Послушала Владу – нашла кого слушать!
– Продержись, пожалуйста, до завтра, – попросила я.
Ира кивнула, и я видела, чего ей стоил этот кивок. Только за утро она уже высадила полпачки сигарет – к счастью, в апартаментах разрешалось курить на балконе.
Сумки свои мы собирались оставить в квартире тёти Зины. Она, уже одетая, подкрашенная, аккуратно причёсанная, ждала в прихожей. Скользнула взглядом по измученному личику Таракановой, спросила: может, дать таблетку аспирина? Ира отказалась вежливо (для Иры), а тётя Зина поджала губы: она была уж слишком наблюдательной и чувствовала недосказанность, висевшую в воздухе, как топор в курилке. Но не стала ни о чём спрашивать.
Приехал Боря. Он и взрослый был спокойный, как Конфуций, – ничему не удивлялся. Гости так гости, кладбище так кладбище. Сумки нам было велено взять с собой, так как Центральное кладбище находится по дороге в аэропорт и Боре будет нетрудно нас подвезти.
Мы ехали по уже знакомой улице Карла Маркса, Ира впереди, а мы с тётей Зиной на заднем сиденье. Тётя Зина рассказывала про Ксению Михайловну, как та учила её английскому языку, не подозревая, что это станет профессией и призванием девочки (вот и я стала учить французский только благодаря Ксеничке!).
– Зинаида Петровна, а вы помните, когда в первый раз увидели Ксению Михайловну?
– Они были с Ксеней дома, когда крёстная привезла меня. Это был сорок четвёртый год. Тогда мы все жили в одной комнате – я, крёстная, Ксения Михайловна и Ксеня. И когда у взрослых возникали какие-то серьёзные разговоры, если им нужно было что-то обсудить, они стояли у окна и говорили очень тихо, не вмешивая в эти свои проблемы ни меня, ни Ксеню. У крёстной к Ксении Михайловне было особенно трепетное отношение. Она потом долго болела, но, когда ещё могла говорить, сказала: «Меня похоронишь рядом с Ксенией Михайловной». Я думала, не получится: это ведь Центральное кладбище, у нас в городе его называют «Третий Хабаровск». Полмиллиона людей там лежит, сейчас уже только подхоранивают. И место было у Ксении Михайловны такое маленькое, меньше, чем кухня наша, ещё и дерево рядом – монгольский дуб, как на Хехцире…