Но мы уже видели, что в “десятилетия кризиса” политический и интеллектуальный консенсус оказался подорван, особенно в областях, связанных с выработкой политических решений. Что касается народов, которые прочно идентифицировали себя со своими правительствами, то к началу 1990‐х годов их осталось не так много. Разумеется, в мире немало стран, чьи граждане поддерживают идею сильного, активного и социально ответственного государства, которое заслужило определенную свободу действий, поскольку служит общему благу. К сожалению, большинство правительств fin de siècle имели мало общего с этим идеалом. Что касается стран, чьи правительства сами по себе не вызывали доверия, одни следовали американской модели индивидуального анархизма, смягченной судебным контролем и политикой лоббирования, а в других, куда более многочисленных, власти были настолько коррумпированы, что граждане вообще не ожидали от них никакого общественного блага. Такое положение дел было широко распространено в странах третьего мира, но, как показали события в Италии 1980‐х годов, оказалось не чуждо и развитым странам.
В итоге наиболее эффективно работали те организации, которые вообще не придерживались демократической практики принятия решений: частные корпорации, наднациональные институты и, разумеется, недемократические режимы. В демократической системе не так‐то просто отстранить политиков от принятия решений, даже если некоторым странам и удавалось вывести центральные банки из‐под их контроля и здравый смысл требовал распространения подобной практики повсюду. Тем не менее правительства все чаще пытались игнорировать чужое мнение, причем как избирателей, так и законодательных органов. Или, во всяком случае, они торопились принять решение, а затем ставили общество перед свершившимся фактом, надеясь на разногласия, непостоянство и инертность общественного мнения. Политика постепенно превращалась в своеобразное упражнение в уклончивости, поскольку политики боялись говорить избирателям то, что те не хотели слышать. При этом после окончания “холодной войны” прятать непопулярные действия за железный занавес “национальной безопасности” стало гораздо сложнее. Стратегия уклончивости, несомненно, будет и дальше набирать силу. Даже в демократических странах институты принятия решений будут все больше выводиться из‐под контроля электората. Этот контроль сохранится лишь в косвенной форме: в том, что власть, создающая эти институты, сама однажды была избрана. Многие правительства, стремящиеся к концентрации власти (как, например, в Великобритании в 1980‐е и начале 1990‐х годов), целенаправленно наращивали число подобных